Федеральная национально-культурная автономия азербайджанцев России
ФНКА азербайджанцев России создана 1 октября 1999 года

Дети войны – это МЫ!

  • 20/09/2016 --
  • Просмотров: 4387

Много стали говорить в последние дни, о детях войны. И не только говорят, но и делают, знаки внимания оказывают: медальку учредили, торжественно вручили, за стол президиума усадили, цветы, подарки, поцелуи… Столько слов хороших услышали за последние дни. Спасибо, однако. Хочу и своё слово сказать, громко и откровенно, на эту актуальную тему. Поскольку, есть что сказать, поверьте, есть что вспомнить. Итак…

%d1%82%d0%b0%d1%82%d0%b0%d1%80%d0%b8%d0%bd%d1%86%d0%b5%d0%b2…Мне не было ещё и годика от роду, когда началась… война. Жестокая, суровая, беспощадная. Война, она и есть война. И казалось, не будет ей конца! Старший брат, Витя, был уже большой, целых пять годов стукнуло. Сестричке, Зине, два с половиной. Ну, а мне, всего полгодика… В общем, настоящая сельская мелкота! А тут… Война!

Папа наш, родненький, с первых дней войны ушёл на фронт, защищать Родину. А мамочка, не то, что просто передовик, так ещё и Стахановка, было в стране такое высокое и почётное звание – Стахановец! В честь чудо-героя Алексея Стаханова, выработавшего (так было объявлено) в своей шахте однажды 14 дневных норм за одну смену! С ума сойти! Невероятно! Но люди поверили. Потом-то, много лет спустя, все узнали подноготную того оглушительного «рекорда»: выработка всей бригады была записана на одного «Героя», чтобы дать жизнь Стахановскому движению в стране. И оно, как известно, пошло в жизнь, сработало.

Так вот, трудилась наша мама-стахановка на элеваторе, на приёмке и отправке зерна. Элеватор, между прочим, на железнодорожном вокзале размещался. Вокзалы же, в годы войны, к стратегическим объектам приравнивались, и потому, были целевыми объектами для атаки с воздуха. Увы, тут уж ничего не поделаешь. Бомбёжки, изо дня в день. Считай, на передовой наша маменька трудилась, вернётся ли живой и невредимой, уцелеет ли, одному Богу известно.

Таким образом, папа под пулями и снарядами на фронте боевом, а мама под бомбёжками и осколками на фронте трудовом. А мы, босоногие, холодные и голодные – под неусыпным присмотром нашей старенькой бабушки, папиной мамы. Бабушка у нас была замечательная, мы её очень любили, уважали и просто боготворили. Она нас никогда не обижала, бывало, последний свой кусочек нам отдавала, чтобы хоть чем-нибудь нас ублажить, побаловать, порадовать в ту суровую, смертоносную, безрадостную пору.

Но и мы иногда старались её порадовать, хоть чем-нибудь хорошеньким. В частности, все родные долго вспоминали, и из уст в уста передавали забавный случай, как бабушка взяла меня на руки, понесла… Несла-несла, а потом, в сердцах, с досадой сказала: «Ох, до чего ж ты тяжеленный-то стал, не дотащишь ведь тебя! Все руки оборвёшь…». Но дотащила, руки не оборвала… К тому же, я ей тогда такие хорошие слова сказал: «Бабушка, вот когда я вырасту, стану сильным, я тебя тоже на руках носить буду». Она так обрадовалась, обняла меня, прижала, расцеловала. И даже расплакалась. Вот только… Увы, не дожила наша славная, милая бабуленька, до того счастливого момента, чтобы я выполнил своё обещание и поносил бы её, родненькую, на руках. Кстати, это было бы вполне реально, когда стал мастером спорта, чемпионом и рекордсменом Азербайджана по тяжёлой атлетике, — бабуленьку-то любимую на руках поносить, — одно удовольствие ведь было бы.

Как тебя называть?

Любопытный факт: был момент, когда бабушка не знала, как меня называть. Запуталась совсем. Это ещё когда я только-только появился на свет. Дело в том, что папа с мамой при рождении записали меня в документах… Валентином! Валя, Валечка, Валюша… Им нравилось это имя. Ни с кем не посоветовались, и о последствиях этого необдуманного поступка не озаботились, а они, последствия эти, были! Когда пришли домой и торжественно объявили о своём «именном» выборе младенцу, старший брат Виктор устроил настоящую истерику: «Не хочу, чтобы мой братик был… Валиком! Не хочу, не хочу, и не буду!». – «А как ты хочешь, чтобы мы его назвали?» — поинтересовались мама с папой. Витя встал в позу, и громко объявил свой однозначный вариант: «Валеркой! Только Валериком! И никаких Валиков!».

…Ну, ясно! После знаменитого полёта Валерия Чкалова, имя легендарного лётчика буквально витало в воздухе, и всех народившихся тогда мальчиков называли ЕГО громким именем. Сплошные Валерики «посыпались» из роддомов, как, много позже, в 1961-м, после полёта Юрия Гагарина, «посыпались» Юрии. А тут… На фоне самого Валерия Чкалова, какой-то там Валик затесался. Жалко  стало родителям старшенького сыночка, ни за что, ни про что, по больному ведь ударили мальчишку, старшего братишку. А это нехорошо.

В общем, родители безропотно и незамедлительно решили исправить свою роковую «ошибку». Мама тут же сбегала в сельсовет, чтобы срочно поменяли имя грудному сыночку, но ей там сказали, что это невозможно, как записали, так и будет.

— А дома называйте, как хотите, никому дела до этого нет! — сказали ей в конторе.

Ну, нет, так нет. Так и остался бедный отрок по документам Валентином, а по жизни… В точности, как и велел старший брат — Валеркой! Спасибо ему! Порадовал! Знал бы он, сколько проблем мне пришлось впоследствии пережить из-за этого «разночтения» моего скромного имени: в документах одно, а в жизни – совсем другое! Не раз приходилось с большими трудностями выкручиваться на почте. Прихожу, бывало, за гонораром, прибывшим из Москвы на имя Валерий, протягиваю паспорт, а там Валентин. Проблема. Не дают. Не положено. От ворот поворот. Приходилось срочно связываться с Москвой, другого выхода не было.

Ну, это ладно. Тогда пережили. И впредь переживём.

Однако, вернёмся туда, в сороковые грозовые, роковые, 1942-й год.

Сталинград!

Получилось так, что немцы шли победным шагом «брать» Сталинград, как раз через наше родное село Песчанокопское, что в Ростовской области. Прямой, кратчайший путь. Ведь от нас до Сталинграда – рукой подать! Потому и прошли они этот путь, практически, без остановки, стремительно и быстро. Так быстро, что мы их, как-то и не заметили. Промчались в эйфории предыдущего вероломного проникновения на нашу землю. Настрой у них был более, чем боевой: вот ещё Сталинград возьмём, Волгу переплывём, и всё, Русь великая — НАША!

Но… Не тут-то было!  В Сталинграде их ждал такой сокрушительный удар, такой невиданный отпор, дали им такого жару, наши доблестные воины, что они, кто остался цел, бежали из этого славного, неприступного, героического города без оглядки. И опять же, путь их пролегал через наше село. Сделали остановку, чтобы отдышаться, придти в себя, взяли передышку на пару дней, хотели хоть чуточку отойти от того ужаса, забыть про тот Сталинградский ад. Снова подселились в наших неказистых хатах, в нашем родном селе. Мы, с бабушкой, опять в малюсенькой погребке оказались, кантовались.

Мама потом уже, много позже, рассказывала, как немецкие, простые солдаты, бежавшие из Сталинграда, и остановившиеся в нашей хате, на ломаном русском языке, подолгу говорили с ней о самом сокровенном и дорогом, — о своём доме, о семьях, где их тоже ждут с нетерпением целыми и здоровыми.

— Зачем мы сюда пришли? Что нам здесь надо?  Ведь у нас дома тоже остались дети, они нас ждут, а мы тут… Что мы тут делаем? Зачем? Будь он проклят этот Гитлер, со своими сумасшедшими планами и этим безумным блиц-кригом!

Вот вы не поверите, но, уж больно хорошие немцы в нашем селе, в нашей хате остановились, никаких угроз, никаких выпадов с их стороны не было. Напротив, они нас, малышню, конфетами постоянно угощали, в игры разные с нами играли. Они же тоже нормальные, как оказалось, семейные люди, им тоже хотелось домой, к своим семьям, к своим детям. Хотелось уюта, тепла, а тут… никому не нужная война, бомбёжки, атаки, стрельба… Беда!

Вот так они, вроде бы, образумились после Сталинграда. Переоценили ценности. Им бы всё бросить, домой бежать, но их ожидало новое, и, увы, не последнее испытание, — Курская дуга. Где их тоже поджидал полный разгром. Именно туда и лежал их дальнейший путь. А пока…

Пока они с особым удовольствием по вечерам забавлялись со мной! Мама рассказывала, что они никого так не любили, как меня, пузатенького кривоножку. Любили со мной пошутить, поиграть, ведь я всегда охотно принимал их условия игры. И им это очень нравилось. Играли, играли и…

Доигрались…

Странное дело, там, где-то вокруг, идёт кровопролитная война с немцами, а у нас в Песчанке, с ними же, немцами, идёт забавная игра местной малышни в поддавки. Они почему-то всегда выбирали на главную роль меня. И чем я им так понравился? Становились в круг, меня, пузатенького карапуза, выставляли в серединку. Кто-то достаёт из кармана конфетку и кричит мне: на-на-на! Я бегу со всех ног за конфеткой. А тот… её  в карман уже спрятал – нету, извини! Потом другой фашист, в противоположной части круга, кричит: на-на-на! Машет над головой конфетой. Я мчусь туда. И снова остаюсь с носом. Вот жадины-говядины. Так и бегал я по кругу. Они хохочут, радуются, им весело, хорошо! Ну, и мне неплохо: конфетку, в конце концов, всё же заработаю, и не одну. И брату Вите, и сестричке Зине перепадало от моих конфетных «заработков». В общем, подружился я с беглыми из Сталинграда фрицами крепко – красота!

А вот финал той русско-немецкой «дружбы» был ужасающим, чуть ли не стал для меня трагическим. Чуть, было, не выкрали меня навсегда.

… А дело было так. Когда они готовились к дальнейшему перебазированию, теперь уже в сторону Курской дуги, то тайно решили, в качестве живого русского «сувенирчика», прихватить с собой… меня! Для этого заманили в башенку танка, нехитрое дело, чему я был очень даже рад. Чуть ли не за штурвал усадили, и двигатель уж заведён. Так бы и укатили мы, неизвестно куда! Благо, соседки спасли, увидев, как меня затискивают в башню танка, заорали маме во всё горло: «Настя! Настя! Валерку немцы с собой забирают, в танк сажают!». Обезумевшая от испуга мама, с криком выскочила из хаты (она только-только пришла с работы), и сразу же кинулась под гусеницы уже заведённого танка, в котором за штурвалом… восседал я! Её пытались оттащить, но она снова и снова кидалась под танк: «Отдайте сыночка!!! Отдайте!!! Мне без него не жить! Побойтесь Бога, умоляю вас!». Кидалась до тех пор, пока они не выкинули меня, как котёнка, из люка на лужайку. Благо, не разбился насмерть, мужики подхватили.

Мама потом говорила, что именно тогда, в свои неполные тридцать лет, она в один миг… поседела! Слёзы градом сыпались каждый раз, когда она мне всё это рассказывала. Не раз, и не два, до самых последних своих дней, вспоминала эту трагедию, закончившуюся, слава Богу, благополучно.

Подарок

Закончилась война. Воины-победители эшелонами возвращались домой. Увы, не все возвратились, многие полегли на полях сражений. Светлая им память.

Ждём своего папеньку, никак не дождёмся. Последний «треугольник», в смысле солдатское письмо, пришло месяц назад, из самого Берлина: «Кончил дело, гуляй смело! Ждите!» — написал он тогда. И с тех пор, — тишина! Ждём! Все, кто остался жив, вернулись, а его всё нет и нет. Мама вся извелась в догадках: что могло случиться? Куда подевался наш милый, дорогой и единственный, кормилец наш?

…Однажды, сидим вечерком за столом, мучаемся в догадках, переживаем, томимся ожиданием, как вдруг… лёгкий стук в окно. Обрадовались, приехал! Кинулись к окну – никого! Озадачились. Дверь не открываем, мало ли чего! Через некоторое время, снова осторожный стук в окно, и снова никого. Мама с бабушкой в трансе, забеспокоились, а я нутром почувствовал, что это папка наш вернулся и шуточки тут с нами разыгрывает. Бегу в сенцы, открываю двери, и вижу, как… на корточках у подоконника сидит, папка наш любимый! Я как заору во всё горло: «Папка приехал! Папка!!!». Тут он вышел из засады, схватил меня на руки, и стал обнимать, целовать. А я всё продолжал и продолжал кричать:  «Наш папочка вернулся! С войны! Живой! С медалями!» Так громко кричал, что даже соседки прибежали, разделить с нами радость.

…Так вот, вернулся батенька с фронта и стал подарки, привезённые раздавать. Много подарков. Лично мне, пальтишко, симпатичное досталось. Я тут же вырядился в него и стал расхаживать по хате, весь такой довольный, жутко гордый, как вдруг женщины начали шушукаться и тихо похихикивать:

— А пальтишко-то… девчачье! Куда ж ты, Гришенька, глядел?! – стыдили они отца. – Застёжки-то где? Не в тую-то сторону застёжки. Стало быть, девичье. Стыдоба! Засмеют ведь, мальчонку!

Папуля так растерялся, что просто не находил себе места от безысходности и стыда. Не знал, что сказать в своё оправдание, и что делать в такой ситуации, тоже не знал.

Мне так жалко стало его, растерявшегося, высмеянного. И тогда я, как мог, решил придти  ему на выручку. Забрался на табуретку посреди комнаты, встал в командирскую позу, поднял ручонку вверх, и громогласно провозгласил бесспорный вердикт! Не оправдательный, нет-нет, боже упаси, но очень уж утвердительный, не терпящий никаких возражений:

— Девичье, не девичье, а всё равно моё!

Всё, точка! Конец обсуждению. Дискуссия сразу прекратилась. Все угомонились. Тем более, что я тут же торжественно вышел из хаты и направился в сторону сарая.

— Пойду тёлке покажу! – сказал я.

Тёлке моё девичье пальто, судя по всему, очень понравилось. И корове тоже. Она радостно мычала, мотая головой, отчего уши её шумно тряслись из стороны в сторону, издавая громкие хлопки, похожие на аплодисменты.

Я ведь был ещё сопливым пацанёнком, а, поди, ж ты, совершил свой первый мужской поступок, в трудную минуту пришёл на помощь ДРУГУ — поддержал отца! И почувствовал себя настоящим героем.

Отъезд

Вскоре папа дал нам команду на подготовку к отъезду в далёкие края. Оказывается, пока он с фашистами воевал, местечко для новой работы себе подыскал, получил приглашение от однополчан, поездку в Азербайджан. И вот мы в срочном порядке стали собирать вещички, и махнули на постоянное место жительства в город Баку. Отца там уже ждала неплохая должность в Министерстве трудовых резервов республики. Оказывается, он уже успел сгонять туда на «смотрины», всё оформить, потому и задержался с возвращением в родные края. А мы-то думали, а мы-то переживали… А он о будущем нашем беспокоился, не жить же нам всю жизнь в глухой деревеньке.

И вот мы приехали в прекрасный город Баку, на берегу Каспийского моря! Как сейчас помню, сделали остановку на площади «Азнефть», вышли из машины. Высоченные дома, роскошные проспекты, бульвар, морской воздух! Кругом чистота, порядок, зелень. И тут меня дёрнула, нечистая сила, папу о насущном спросить: «Пап, а где же тут… уборные?». У нас-то в деревне, ясно где, а здесь?

— В каждой квартире, есть своя уборная! – торжественно объявил папа нам, деревенским пацанам.

Вот это да! Прямо в квартире… уборная?!

На всю жизнь запомнил это чудо-удивление, родившееся на площади Азнефть. Как приеду туда, так и вспоминаю.

… Поначалу нас разместили в служебном жилом помещении ремесленного училища №2, в посёлке Монтина. Кроме нас, там жили ещё несколько семей сотрудников. Условия жизни, примерно такие, как в песне у Володи Высоцкого: «На тридцать восемь комнаток всего одна уборная!».

Кстати, про уборную чуть подробнее, извините. У нас был длинный-предлинный общий коридор, метров пятнадцать. В дальнем углу коридора жили дядя Жора с тётей Мотей. Дядя Жора был у неё, как судачили соседи, приживалой, поскольку законная жена его турнула из дома из-за пьянок-гулянок, а тётя Мотя, мать-одиночка, очень даже охотно его  подобрала, приютила, приголубила. Конечно, сразу видно было, что не любила она его, но… дядя Жора работал в охране на мясокомбинате, и естественно… Ну, сами понимаете, что охраняем, то и имеем, тётя Мотя отныне всегда была при свеженьком мясце, при отборной вырезке. А это в те голодные, послевоенные годы, дорогого стоило. В общем, жили тётя Мотя с дядей Жорой, не по любви, а по расчёту. Жили, не тужили. Хоть и не особенно дружили.

Так вот, про уборную…  Дядя Жора, в силу каких-то своих возрастных проблемных обстоятельств, раз по десять за ночь вставал, и шлёпал в туалет, туда-сюда, туда-сюда, через весь коридор. В здоровенных резиновых калошах на босу ногу. А они у него были такие гулкие, тяжёлые, спадали с ног, и бабахали так, что спать спокойно было просто невозможно. Чуть только задремлешь, а он снова ТУДА, а потом ОТТУДА: бух-бах, бух-бах… Этого ночного «удовольствия» никогда не забыть!

Вот так мы и жили там, и, кстати, неплохо дружили. По вечерам взрослые дяди и тёти, наши родители, усаживались в коридоре за игровой стол, и азартно играли, то в дурака, то в козла, а мы, молодняк, каждый за своих родителей страстно болели: чья возьмёт, кто победит? И очень радовались, когда ТВОИ становились абсолютными победителями, не оказывались ни в дураках, ни, тем более, в козлах.

Друзья

У меня было много друзей, и трое из них были Вовками: Вовка-большой, Вовка-маленький и Вовка-басин. Ну, большой и маленький понятно, а басин… У него мама была по имени Бася. Надо же было как-то их различать. Но самыми близкими были Алик Джафаров и Толик Афанасьев. Алик, Толик и я, неразлучные друзья!

…С Аликом и Толиком мы были погодками, учились в одной школе, и потому чаще всего были вместе. Сделав уроки, убегали гулять в соседнюю «американку», так назывался жилой массив с типовыми деревянными домиками. При чём там Америка, так и осталось для меня загадкой. Но именно в «американке» прошли лучшие денёчки нашего детства.

Самое яркое воспоминание, естественно, первая любовь! Причём, одна на троих!

В одном из палисадников заметили девочку, в беленьком нарядном платьице, ажурной панамочке, и с книжечкой в руках. Она одиноко сидела на лавочке, и на нас не обращала никакого внимания, когда мы проходили. А мы специально ходили туда-сюда, мимо её палисадника, чтобы привлечь внимание. Но она, ни разу, даже глазом не повела! Это нас задело. Нужно было что-то предпринимать. Мы остановились у её сетчатого забора, уставились на неё молча, как на невиданное чудо, как на музейный экспонат, а она же на нас, вот зараза, ну, никакого внимания! Не отрывала взгляда от своей книжечки. Нам стало обидно.

— Девочка, а можно вас спросить? – проявил активность Алик.

— Ну, спросите, — сказала она безразлично, не отрывая взора от книги, — что вас интересует?

— Нас интересует, например, что вы там такого интересного читаете, что на нас никакого внимания не обращаете, даже головку свою очаровательную не поднимаете?

Девочка подняла свою очаровательную голову, оценивающе поглядела на нас и сказала:

— Я читаю Ивана Сергеевича Тургенева. Вы никогда не читали Ивана Сергеевича Тургенева?

— Да мы его в школе проходим! — хором сказали мы, — чего нам его ещё читать?

Девочка сделала паузу, а потом назидательно и нравоучительно сказала:

— Тургенева не ПРОХОДИТЬ надо, его читать надобно, вникать, понимать, переживать, — она сделала небольшую паузу, — там ведь такой кладезь мыслей и поводов для размышлений о жизни имеется.

Точно, тургеневская девочка! Не только по форме, но и по содержанию. Утёрла нам нос, по всем статьям. Ведь она же с нами, как учителка уже разговаривала, хотя по возрасту была, поди, ровней с нами. А то, может, и моложе.

Мы как-то даже опешили от такого неожиданного нравоучения. Непростая девочка, однако. Очень серьёзная. Не то, что мы, шантрапа монтинская. Надо бы с ней поближе познакомиться. И нечего откладывать это дело в долгий ящик, нужно брать быка за рога. Берём!

— А как вас зовут, девонька? – чуть ли не хором выпалили мы.

— А вам это зачем? – отложив книгу в сторону, спросила она.

— Мы хотим с вами дружить. Ведь мы же, как-никак, почти соседи. Каждый день будем мимо ходить, видеться с вами, здороваться. Не зная имени, это как-то неудобно, не очень хорошо, не логично.

— Логично, — улыбнулась она, — меня зовут Грета. Сигуняева Грета.

Мы тоже поочерёдно представились.

— Очень приятно! – сказала Грета.

И вот что удивительно, теперь я думаю. Фамилия и имя этой девочки запомнились на всю  жизнь! Хотя после того, мы практически и не виделись. Но… Среди ночи разбуди, спроси, — нет проблем, — Сигуняева Грета! Порою, имя ближайшего соседа по площадке, не можешь сразу вспомнить, хотя видишься с ним каждый день.  А тут… Вот уж, поистине, «как мимолётное виденье, как гений чистой красоты». Загадка вечности! Ау, Грета-Грета, где ты? Да и Алика с Толиком, давным-давно потерял. Жаль. Как легко, бывает, расстаёмся, и как долго потом об этом помним и жалеем.

Кстати, и учителку свою первую, из 193-й школы, всегда помню – Софья Христофоровна Амирханова. Как же её забыть, если она уже в третьем классе назвала меня… писателем! Всем объявила: «Валерка будет писателем!». Неужели уже тогда ЭТО можно было заметить? Впрочем, помню, я очень любил писать сочинения, но страшно не любил  диктанты. Вот Софушка (так мы её между собой называли) и сделала свой точный расклад моего будущего.

Пионерлагерь Госучреждений!

Так уродливо назывался наш пионерский лагерь, куда мы с сестрой и братом на всё лето отправлялись. Теперь-то я понимаю, что это был самый престижный лагерь, как бы сейчас сказали ЭЛИТНЫЙ! Собственно, так оно и было, одно название чего стоило, но я тогда этого не понимал, что за название такое – госучреждений. Мне, например, очень нравились лагеря под названием «Лениннефть», «Сталиннефть», «Орджоникидзенефть», «Кировнефть», ну и так далее, по кремлёвскому списку. В Баку было много нефтеперегонных заводов, они носили имена вождей, ну и пионерские лагеря от этих предприятий, соответственно, тоже.

Лагерь наш элитный, как я уже сказал, располагался в Бузовнах, у самого синего моря. А на возвышенности недалеко от нашего лагеря была дача первого секретаря компартии Азербайджана Мирджафара Аббасовича Багирова, ближайшего соратника товарища Сталина!

Каждый вечер, на линейке, перед отходом ко сну, мы хором по команде во всё горло орали: «Спасибо великому Сталину, за наше счастливое детство!». И тут же, вслед за этим ещё одна обязательная здравица: «Мирджафар Аббасович Багиров эшг олсун!». Что в переводе означало,  Багирову – слава! Помню, когда я во всё горло орал эту здравицу, то поглядывал на балконную дверь дачи Багирова, в надежде на то, что вдруг он услышит МОЙ крик, выйдет на балкон и помашет мне рукой. Но, увы, этого ни разу не случилось, но в памяти это скромное желание сохранилось. Уж очень хотелось, чтобы это когда-нибудь случилось. Но, увы…

И ещё кое-что из лагерных воспоминаний. Отец приезжал к нам в лагерь на уродливом, как мне тогда казалось, трофейном автомобиле, с непонятным названием… «Мерседес». Лично я, ненавидел эту чёрную уродину! Одна недоделанная трёхконечная звезда на капоте чего стоила! И отстёгивающийся багажник, как сундук! Отстегнул, от автомобиля, уродливый обрубок получается! Помню, как я завидовал Вовке Сидорову, его папа на красной «Победе» в лагерь приезжал. Вот это автомобиль! Красавец! Загляденье! Не то что, какой-то там «Мерседес», с недоделанной звездой на капоте, и багажником-сундуком на подвеске!

Кто ударил Сталина?

Однажды соседка тётя Соня, вся в слезах, забежала к нам в комнату, с криком: «Настя, Настя, ты слышала, Сталина паралич ударил! Включай скорей радио, сейчас передают!». Они присели за столик и стали в тревоге обсуждать ситуацию.

— Иди, погуляй, — сказала мне мама, чтобы я не вникал в эту жуть.

Я тихонько удалился, и стал в тревоге соображать, это ж кто такой, этот Паралич, который осмелился на товарища Сталина руку поднять?! Как же это возможно: товарища СТАЛИНА! Кулаком! Зашёл в кабинет, размахнулся, и со всего маху… С ума сойти!

Все, подумал я, снова война начнётся. Неужели такое можно простить?!

Однако, уже через пару дней, когда вся страна была в трауре, я всё понял: и «кто такой» этот ПАРАЛИЧ, и какова цена его «удара».

В день похорон товарища Сталина все мы, школьники города, стояли в длиннющей очереди, на улице Чкалова, чтобы посетить музей ушедшего от нас вождя. Не один час простояли, но были очень рады, что увидели все экспонаты музея, послушали историю его героической жизни и борьбы за свободу и справедливость.

Примечательно, что за год до этого, нас, школьников, водили на экскурсию в старинную Баиловскую тюрьму. Там была мемориальная камера-одиночка, в которой в начале века сидел активный борец с царским режимом некий Иосиф, сын Виссариона Джуга, так  тогда его называли. Сталиным в ту далёкую пору он ещё, естественно, не был. Это уже много позднее товарищем Сталиным стал.

И вот, такое знаменательное событие там произошло! Мне посчастливилось тогда не только поглядеть, пощупать, но и присесть на те мемориальные сталинские нары, но даже, (о, боже!), прилечь на них! Знайте, наших! Целую минутку пролежал! Надолго наполнился сталинским революционным духом! Чем потом долго гордился. Факт биографии, как-никак.

Потом уже, много позднее, когда служил в МВД республики, до помощника министра, между прочим, дослужился, рассказывал об этом факте своим сослуживцам, они весело смеялись, да и я вместе с ними. Сам министр, генерал Ариф Гейдаров, этот мой безумный поступок оценил, когда узнал. Может, потому и в помощники к себе взял. Забавно было всё это.

Вот и теперь, вспомнил, написал и… улыбнулся. Надеюсь, и вы улыбнётесь, когда прочитаете всю эту историю.

Спасибо за внимание, как говорится, и до новых встреч, друзья.

Валерий ТАТАРИНЦЕВ.