Дорогие мои земляки!
Когда меня перевели по службе в МВД из родного и прекрасного города Баку, а это было в 1975 году, в мрачноватый, да ещё с «горьковатым привкусом» в названии, город Горький, то затосковал я там поначалу основательно. Как-то всё было НЕ ТО! Не тот контингент. Не тот настрой. Не было той искренней теплоты в отношениях, к которой так привык на широких Бакинских просторах.
К тому же, на первых порах, при выборе места проживания, допустил серьёзную ошибку: когда предложили мне квартиру на выбор, в Нагорной части города или в Заречной, я тут же, не глядя, выбрал… Заречную! В Баку у нас, помнится, Нагорная улица не особо славилась, была чуть ли не нарицательной. Потому-то я её и не выбрал. Сразу же выбрал Заречную. А тут, оказалось, всё наоборот. Нагорная – элита! А Заречная, простите меня грешного, я это понял не сразу, — отходняк. Промышленный, заводской район. В нём и живу, по сей день. А поначалу, после приезда из Баку, было и того хуже, — город химиков Дзержинск мне достался. Года два я там проболтался. Но зато, с какими людьми, при исполнении служебных обязанностей, встречался: то Муслим Магомаев нагрянет в ДК «Химик» с концертной программой, то Полад Бюль-бюль оглы… Дорогие мои земляки!
Дело в том, что Дзержинск – город спутник Горького, примерно, как Сумгаит и Баку.
В общем, как правило, отыграв своё в Горьком, артисты различных уровней и мастей, прямиком направлялись в город химиков, где я как раз был «при исполнении», все двери, в том числе и административные, не говоря уж о гримёрно-артистических, открывались передо мною без всяких проблем. Служба, есть служба. А служба безопасности, которой руководил я, превыше всего.
Так я и нагрянул в гримёрку Муслима: «Салам алейкум, гардаш! Хош гялмишсиниз!»
— Вай! – воскликнул Муслим, едва не опрокинувшись со стула. — Салам, дорогой, салам… А вы, я извиняюсь, кто? Откуда? Почему не знаю?
Я ему вкратце рассказал, кто я и откуда.
— А, знаю-знаю, помню! — обрадовался он, — штангист, чемпион, журналист… Очень рад, очень рад, сяня беш!
И тут мы крепко обнялись, расцеловались. Мы же с ним и в Баку встречались.
— Значит так, — говорю ему строгим, командирским голосом, — сразу после концерта, везу тебя к себе домой, стол накрыт, ты – мой гость! Кавказский закон знаешь?
— Слушаюсь, товарищ майор! – улыбнулся Муслим, вытянувшись в струнку. – Только… как ты себе это представляешь? – он подвёл меня к окну, — выгляни туда, что там, на площади, творится! Это же нереально, прорваться нам с тобой через эту толпу.
Выглянул. На площади творилось НЕЧТО! Казалось, весь город собрался здесь, чтобы хоть мельком взглянуть на звезду первой величины отечественной эстрады.
Тут я конкретно понял, что даже для меня, ответственного службиста, эта задача на сегодня совершенно невыполнима. Тут нужна спецтехника и спецсопровождение, чего лично у меня на тот момент, увы, не было. Пришлось отложить до лучших времён, святые обязанности кавказского гостеприимства.
…Кстати, Магомаев едва ли не ежегодно выступал с концертами в Горьком. И однажды случилось… непредвиденное. В его репертуаре была патриотическая песня итальянских партизан. Люди старшего поколения наверняка помнят: «Прощай Лючия, грустить не надо. О бэла чао, бэла чао, бэла чао, чао, чао…». Ему захотелось представить её несколько по-новому, более масштабно, что ли, и он предложил многотысячной аудитории Дворца спорта, в определённые моменты, по его команде подпевать ему, это чао-чао-чао… Причём, как можно громче и динамичнее. И что там, в результате, было, можно себе представить! Стены дрожали! Настоящий балаган, прости меня, Господи, устроили. А ведь песня-то, по замыслу, патриотическая, революционная. Кошмар.
На следующий день в областной партийной газете «Горьковская правда» появляется реплика, под названием «Обидели песню». С намёком на то, что это равносильно, если бы под наш «День Победы» слушатели стали бы гопака танцевать. Серьёзное обвинение.
Естественно, Муслим, с болью в сердце воспринял эту публикацию, в гневе был страшном. Обиделся так, что публично заявил о том, что никогда больше в город Горький не приедет. Никогда! И не ждите!
А народ-то был за него! У стен редакции проходили митинги протеста против той публикации. Мешками шли письма в редакцию, в защиту любимого артиста. «Дорогой Муслим, мы с Вами!» — неслось со всех сторон. Одна дама в сердцах прокричала ужасное: «Если бы у меня был пистолет, я бы лично застрелила автора этой заметки».
Мне особенно страшно было слышать и видеть всё это ещё и потому, что автор той заметки был мой хороший друг, опытнейший журналист Эвальд Кессарийский, впоследствии собкор ИТАР-ТАСС, ныне уже покойный, светлая ему память. Но вот уж, что было, то было.
Партийные лидеры области, во время прощального застолья, всячески увещевали народного артиста, мол, не обижайтесь, они, журналюги, все такие, приезжайте ещё, Муслим Магометович, мы вас любим, мы вас ценим, мы вас так встретим!
Насупив брови, Муслим был суров и неумолим: «Не приеду! Никогда не приеду!» — сказал он твёрдо и уверенно.
Тогда тостующий за столом изловчился и сказал такую значимую фразу на прощание:
— Муслим Магометович, как кавказскому человеку, мы желаем вам прожить сто лет! Ну, уж за такой-то период времени обида пройдёт, и вы всё равно приедете к нам и порадуете горьковчан, своими новыми, гениальными песнями!
Тут Муслим слегка подобрел, даже заметно улыбнулся, но решения своего не изменил.
— Я специально проживу сто лет, — он сделал небольшую паузу, — но лишь для того, чтобы вы убедились, что к вам я больше не приеду.
Сто лет, как обещал, Муслим, к сожалению, не прожил, но вот в Горький, по-прежнему регулярно приезжал. Стало быть, простил своего обидчика, моего друга-журналиста. И правильно сделал, ведь ПРОЩЕНИЕ, — одно из главных заповедей Всевышнего.
…Тут, в тему, вспомнился ещё один печально-забавный эпизод, в том же ДК «Химик», тоже с моим дорогим земляком, только уже с… Поладом Мамедовым, который сын Бюль-бюля.
Пел он хорошо, в своей яркой манере, но, между тем, явно уступал своему другу (или недругу?) Муслиму. Что-то зрители и особо не восторгались, и аплодировали не так, и что самое ужасное, никто почему-то не дарил Поладу цветов. Пришли на концерт без цветов! Катастрофа! Можно себе представить состояние души артиста, когда такое происходит.
И тут, под самый «занавес», при завершении концерта, Полад получил, наконец-то, свой маленький букетик от маленькой, скромной девочки, с красивым бантиком на голове.
Ну, получил и получил, ушёл бы за кулисы молча, так нет же, он решил поизгаляться перед публикой.
— Я сохраню этот прекрасный букет, на много лет, он будет стоять в моём кабинете на самом видном месте, и будет напоминать об этой незабываемой встрече с дорогими моими, любимыми зрителями, — пафосно завершил своё выступление певец.
Ушёл за кулисы и… яростно отфутболил букетик в дальний угол закулисья.
— Зачем ты это сделал, Полад? – подхожу к нему в недоумении, — девочка от души подарила тебе цветы, а ты…
— Да, от души… — зло оскалился Полад, — думаешь, я не знаю, КАКИЕ цветы дарили здесь Муслиму! От души!
Ну, ясно. У него ЭТО всегда было, по отношению к Муслиму.
Жаль. Очень жаль!
Валерий ТАТАРИНЦЕВ