Федеральная национально-культурная автономия азербайджанцев России
ФНКА азербайджанцев России создана 1 октября 1999 года

Молла Панах Вагиф: Поэт любви, красоты и радостей жизни

  • 02/07/2016 --
  • Просмотров: 13912

ВАГИФ_күчәси

Фото: Барельеф Вагифу в Гяндже на одноименной улице

Молла Панах Вагиф — первый визирь Карабахского ханства, известный политический и общественный деятель Азербайджана XVIII века, является одним из последних выдающихся поэтов Азербайджана средневековья и первым поэтом, новой реалистической, близкой к народному творчеству поэзии. Его творчество оказало большое влияние на дальнейшее развитие азербайджанской поэзии.

Молла Панах Вагиф родился 6 апреля 1717 года в селе Салахлы Газахского султаната (ныне Газахский район) в крестьянской семье. Деда его звали Сулейманом, отца — Мехти, мать — Аггыз. Получил хорошее образование, выучил фарси и арабский язык и имел солидные познания в астрономии, математике, архитектуре, музыке и поэзии. В Газахе он учится у известного ученого и педагога Шафи-эфенди. Некоторые биографы считают, что дальнейшее образование он получает в Гяндже или в Тебризе. Затем Вагиф занимался преподавательской деятельностью в медресе при мечети (приставка «молла» к имени поэта связана с этой его деятельностью) в городе Казах, а затем в Карабахе. Учёность Вагифа получила известность далеко за пределами его родины. В народе сложилась поговорка: «Не всякий, кто учится, может стать Молла Панахом». В середине XVIII века на границе с Грузией создается обстановка и многие семьи из казахской области переселятся в районы Карабаха и Гянджи. В число переселенцев попадает и семья Вагифа. Она находит убежище в селе Тертербасар Джаванширского уезда Карабаха. Здесь Вагиф продолжает учительствовать. В небольшом бедном селе эта работа приносит очень скромные доходы и семья Вагифа бедствует. Вскоре после переезда в Карабах Вагиф перебирается из Тертербасара в Шушу. Здесь он открывает школу и быстро завоевывает у шушинцев известность, как прекрасный педагог и талантливый поэт.

Первый визирь Карабахского ханства

Слава поэта дошла до правителя Карабаха Ибрагим Халил-хана, и тот пригласил Вагифа во дворец и назначил везирем. О том, как Вагиф попал во дворец, существует несколько легенд. Согласно одной из них Вагиф с большой точностью предсказывает лунное затмение и землетрясение. Узнав об этом Ибрагим хан хочет познакомиться с удачливым астрологом и Вагифа приглашают во дворец. Пораженный умом, сообразительностью и личным обаянием Вагифа Ибрагим хан предлагает ему переехать во дворец. По другой легенде Вагиф, будучи в Гяндже пишет от имени просителя письмо правителю Гянджинского ханства Джавад-хану Каджару. Язык письма так понравился Джавад-хану, что он берет Вагифа к себе во дворец, а затем, уступая настойчивым просьбам, Ибрагим Халил-хана отпускает его в Карабах. Во дворце Вагиф остается до конца своих дней, сначала на должности ешикагасы, т. е. визира по внутренним делам, а затем первого визира.

На этом посту Вагиф проявил незаурядные способности дипломата. При его участии был заключён оборонительный союз между Карабахом, Грузией, Талышским и Эриванским ханствами против Ирана. Он же был инициатором переговоров с Россией, имевших целью заручиться её поддержкой.

Вагиф серьезно изучает астрономию и с успехом использует свои знания как на практике, для предсказаний затмений и календарных выкладок, так и для астрологических изысканий, часто совершенно необходимых во дворце для принятия серьезных решений. Очевидно, достаточно хорошо Вагиф владеет и практической математикой и использует эти знания при строительстве ханского дворца, жилых домов и крепостных стен в Шуше. У Вагифа богатая библиотека и он непрерывно занимается самообразованием. Он заметно выделяется своей ученостью среди дворцовой знати и интеллигенции Шуши и оправдывает свой поэтический псевдоним Вагиф («Сведущий»).

Летом 1795 года 85-тысячная персидская армия, которой командовал правитель Ирана Ага-Мухаммед-хан Каджар, выступила из Ардебиля и двинулась в Карабах, чтобы усмирить непокорное Карабахское ханство. В конце июля 1795 года персидские войска подошли к крепости Шуша. Огромной персидской армии противостояло 15-тысячное карабахское войско. Защитники Шуши отказались сдаться и храбро обороняли крепость. Осада Шуши затянулась и, как сообщает историк Мирза Адигезал-бек, Ага-Мухаммед шах, решив запугать Ибрагим-Халил хана, выбрал двустишие из касиды поэта Сеид-Мухаммеда Ширази и несколько видоизменил его в соответствии с ситуацией:

Безумец! Град камней летит с небес.

А ты в стеклянных стенах ждешь чудес.

Здесь обыгрывается название осажденного города: Шуша по-азербайджански обозначает «стекло». Листок с этим двустишием был прикреплён к стреле, которую воины шаха запустили в крепость. Когда это письмо дошло до Ибрагим-Халил хана, он вызвал Вагифа, который тут же на обороте письма Ага-Мухаммед шаха написал:

Меня стеклом создатель окружил,

Но в крепкий камень он стекло вложил.

 Получив письмо с этим стихом, Ага-Мухаммед шах пришёл в сильную ярость и возобновил пушечный обстрел Шуши. Однако после 33 дней безуспешной осады крепости войска шаха были вынуждены снять её и направились в Грузию.

Весной 1796 года русские войска под командованием графа Валериана Зубова пришли в Карабах. Ибрагим-Халил хан послал к Зубову посольство с богатыми дарами во главе с сыном Абульфат ханом, в которое входил и Вагиф. Ибрагим-Халил хану и Вагифу от имени Екатерины II преподнесли ценные подарки. Вагифу подарили посох, украшенный драгоценными камнями.

Неожиданное спасение

После смерти императрицы Екатерины II император Павел I отозвал русские войска с Кавказа. Воспользовавшись этим, Ага-Мухаммед шах начал новый поход на Кавказ, чтобы привести к покорности местных правителей. Так как в Карабахе был неурожай и свирепствовал голод, у Ибрагим-Халил хана не было возможности организовать сопротивление, и он в сопровождении небольшого отряда бежал из города. Город был без боя занят войсками персидского шаха. Вагиф был брошен в темницу, и на рассвете его ожидала казнь. По совпадению, в тот же вечер за какую-то провинность Ага-Мухаммед шах обещал казнить и трёх своих слуг. Однако Ага-Мухаммед шах не дожил до утра. Слуги, которым он пригрозил казнью, проникли ночью в спальню шаха и убили его.

Убийство шаха спасло жизнь Вагифа, но ненадолго: в 1797 году временно взявший власть в ханстве племянник Ибрагим-Халил хана Мухаммед-бек Джеваншир, видевший в нём преданного сторонника своего дяди, повелел убить поэта и его сына Али-бека. Тем не менее Вагиф был похоронен с большими почестями в Шуше. В 1982 году на могиле его возводят скромный мавзолей, ставший затем местом паломничества. После убийства Вагифа дом его был разгромлен, а рукописи — уничтожены.

Жизнь Вагифа нашла художественное воплощение в драматической поэме Самеда Вургуна «Вагиф».

Как были собраны произведения поэта

Произведения поэта были собраны впоследствии по отдельным записям или из уст певцов. Первый сборник стихов Вагифа был издан в 1856 году Мирзой Юсифом в Темир-Хан-Шуре (ныне Буйнакск). Затем Мирза Фатали Ахундов собирает богатый материал и передает его видному востоковеду Адольфу Берже, который издает их в 1867 году в Лейпциге.

Одновременно творчеством Вагифа заинтересовался составляющий большую антологию азербайджанской поэзии, муфтий Закавказья Гусейн Эфенди Гаибов, дальний потомок поэта Видади. Хотя он свои рукописи не опубликовал, его материалами пользуются многие литературоведы. Наконец, последний раз в дореволюционный период его произведения издаются редактором газеты «Новая жизнь» Гашим-беком Везировым. После революции, для сбора и публикации сочинений Вагифа очень много сделал Салман Мумтаз.

Популярность стихов Вагифа была очень большой не только среди азербайджанцев, но и на всем Кавказе. Известно, что в те годы азербайджанский язык был языком межнационального общения на Кавказе и записи его стихов сохранились на многих языках народов Кавказа.

Первое наиболее полное их собрание было издано в 1945 году (русский перевод 1949 г.).

Поэтическое творчество Вагифа

Вагиф использует все классические формы восточной поэзии. Он пишет газели теджнисы, мухаммасы, мустезада, муашшара, мушаире, месневи и элегии. Однако, особое место в его творчестве занимает поэтическая форма-гошма, взятая им из ашугского, народного творчества. Язык этих стихов предельно приближен к народному. До минимума доведено заимствование арабских и фарсидских слов. Вагиф вырос в ашугской среде и прекрасно знал вкусы и потребности аудитории. Этим можно объяснить преобладание в его творчестве поэтической формы — гошма.

С другой стороны, «Диван» Вагифа был утерян, а в памяти народной могли остаться только близкие по духу — гошма, откуда и может идти преобладание стихов этой формы. Увлечение этой поэтической формой положительно повлияло на содержание и язык стихов классических форм.

Стихи Вагифа и сегодня поются ашугами и певцами. Существует азербайджанская поговорка, которая гласит: «Не всякий, кто учится, может стать Молла-Панахом».

Он шел по своей поэтической дороге с высоко поднятой головой, прославляя чудо природы — женщину, воспевал любовь, мужество, верность, дружбу, красоту.

Любовь в стихах Вагифа окончательно освобождается от суфийско-мистической символики, присущей в какой-то степени большинству азербайджанских средневековых поэтов. Вагиф в своих стихах воспевает наслаждение жизнью, красоту возлюбленной, горечь разлуки и радости встреч и любви.

Целый ряд стихов Вагиф посвящает описанию азербайджанских красавиц. Почти в каждом из этих стихотворении поэт создаёт образы вполне реальных красавиц, весёлых проказниц («Фиалка», «Двух красавиц я славлю», «Грудь упругая прекрасна»), описывает глаза, брови, кудри, щеки, руки, ноги, стан, взгляд любимой.

В поздние годы в стихах Вагифа чувствуется мотив превратности судьбы (бессилие человека перед лицом рока, провидения), обычный для средневековой восточной лирики («Видади, ты на чёрствые эти сердца погляди»). Горечью пропитана философская лирика («Кто совершенен, того постигают напасти судьбы»), проникнутая также ироническим отношением к миру обмана и зла («Я правду искал, но правды снова и снова нет»).

В целом лирика поэта жизнерадостна, и для нас он остается поэтом любви, красоты и радостей жизни.

***

Женщина, что сердцем хороша, —
Век пройдет, — она бледней не станет.
Если, словно лал, светла душа,
От невзгод она темней не станет.

Благородной красота верна,
Стройная — не сгорбится она.
Если добротой одарена,
Не изменит, холодней не станет.

Кровь ее девически чиста,
Ярче свежих роз ее уста.
Стрел острей ресницы… Лет до ста
Ранящая сталь слабей не станет.

Страшно ль совершенной жить сто лет!
Пусть уже в движеньях силы нет,
Но в глазах горит все тот же свет.
Обаянье меньше в ней не станет.

Истинное счастье — не забудь —
В той, что знает страсти скорбный путь:
К девушкам, Вагиф, не надо льнуть,
А не то спокойных дней не станет.

***

Своей весенней красотой цветок любой затмила ты.
Прекрасным станом ствол живой тубы святой затмила ты.

Красавица вселенной всей — пыль под сандалией твоей.
Над Искандаровой главой серп золотой затмила ты.

Благоуханье кос твоих дороже мира для меня.
Небесный мир передо мной и мир земной затмила ты.

Я — раб дуги твоих бровей, мне больше нет пути в михраб, —
Каабы свет, свет божества, день огневой затмила ты!

И если страждет, как Меджнун, Вагиф и гибнет, как Фархад,
Лейли — сияющей душой, Ширин — красой затмила ты.

(перевод Владимира Державина)

* * *
Я правду искал, но правды снова и снова нет.
Все подло, лживо и криво — на свете прямого нет.
Друзья говорят — в их речи правдивого слова нет,
Ни верного, ни родного, ни дорогого нет.
Брось на людей надежду — решенья иного нет.

Все вместе и каждый порознь, нищий, царь и лакей —
Каждый из них несчастлив в земной юдоли своей.
Их всех сожрала повседневность, оторванность от людей,
И сколько бы я ни слушал бесчисленных их речей —
В них, кроме лжи и неправды, смысла второго нет.

Странный порядок в силу у сильных мира вступил:
Чье бы печальное сердце ты ни развеселил,
Оно тебе злом отплатит, отплатит по мере сил,
Им неприятен всякий, кто доброе совершил,
На целом огромном свете мне друга родного нет.

Ученый и с ним невежда, учитель и ученик —
Снедаемы все страстями, в плену у страстей одних.
Истина всюду пала, грех повсюду проник,
Кто в молл и шейхов поверит, тот ошибется в них.
Ни в одном человеке чувства святого нет.

Всякий чего-то ищет, погонею поглощен,
Ищут себе престолов, венцов, диадем, корон.
Шах округляет земли — за ними в погоне он.
Влюбленный бежит за тою, в которую он влюблен.
Ни радости нет на свете, ни прочного крова нет.

Алхимиками я сделал множество гончаров.
В золото обращал я прах забытых гробов,
Из бещня я делал яхонт, с каменя срывал покров,
В бриллианты мог превращать я бляхи на шеях ослов,
Признанья искал, но мир мне ответил суровый — нет!

Тот, кто дворец Джамшида в развалины превратил,
Тот веселье и счастье безжалостно поглотил.
Нет никого, кто б в горе кровь свою не пролил,
Сам я не раз жестокой судьбою испытан был.
Повсюду царство коварства — и царства другого нет.

Тут на людей, как солнце, свой излучаешь свет —
Помни, что слов признанья в радостной вести нет.
Честь, благородство, стыдливость давно уж утратил свет.
Услышали мы, что где-то найден честности след,
Я долго искал и знаю: чувства такого нет.

Я мир такой отвергаю, он в горле стал поперек,
Он злу и добру достойного места не приберег.
В нем благородство тщетно: потворствует подлым рок,
Щедрости нет у богатых — у щедрых пуст кошелек.
И ничего в нем, кроме насилия злого, нет.

Я видел конец надежды, мечтаний конец пустой,
Конец богатства и славы с их земной суетой,
Конец увлеченья женской, невянущей красотой,
Конец и любви, и дружбы, и преданности святой.
Я знаю, что совершенства и счастья людского нет.
.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .
Потухли глаза, старею, жизнь черней и черней.
Сколько красавиц мимо прошло за тысячи дней!
Дурною была подруга, погублено счастье с ней!
Аллах, одари Вагифа милостию своей:
Ведь, кроме тебя, на свете друзей у больного нет.

(Пер. К. Симонова)

***

Задержите в полете удар крыла:
Слово есть у меня для вас, журавли
Вереница ваша откуда летит?
Начинайте об этом рассказ, журавли.

Очарован вами высокий Багдад,
Он прилету вашему будет рад.

Вы широкими крыльями бейте в лад,
Не роняйте перо в этот раз, журавли.

Я с возлюбленной милой давно разлучен,
Словно бабочка, я красотой сожжен.

Я ищу кареглазую среди жен.
Не видали ль вы этих глаз, журавли?

Полюбил я сурьму этих карих очей.
Пусть не сглазят и в темноте ночей,
Пусть минует вас сокол, глядите зорчей!
Я хочу, чтоб вас случай спас, журавли!

Ваша дикая песня нежна, нежна,
И душа моя радостью обновлена.
И Вагифа душа высоко взметена,
Чтобы вечно лететь возле вас, журавли!

***

Я мечтой к кудрям прикован, ароматным, как цветок.

От любви изнемогаю, стан согнулся, взор поблек.

Если будет живописец рисовать ее портрет,

— Я хочу стать тонкой кистью, чтоб коснуться нежных щек.

Будто облако восхода на челе ее горит

— Лебедь белая, не бойся, насмерть ранен злой стрелок.

Ты меня околдовала — стал я пленником твоим,

Вез тебя, как месяц в небе, я блуждаю одинок.

Я, Вагиф, мне нет спасенья, гибель родинки сулят …

Ради ямочки на щечке мукам я себя обрек.

***

 

Видади, ты на черствые эти сердца погляди,

И на время, что мчится вперед без конца, погляди!

На судьбу, что злодея внезапно сравняла с землей,

И на праведный гнев, на десницу творца погляди!

На бессилье того, чей светильник под утро угас,

А вчера вызывал поклоненье льстеца,- погляди!

и на эту надменную голову, павшую в прах,­

Ей уже не носить золотого венца,- погляди!

На того, кто меня без пощады казнить повелел,

На того, кто его превратил в мертвеца, погляди!

Для доски гробовой нужно шаху четыре гвоздя,­

На того, кто от гибели спас кузнеца, погляди!

Пусть примером паденья послужит Ага-Мухаммед,­

Опустели роскошные стены дворца,- погляди!

Не гляди на подругу и друга, на сына и дочь.

На творца всемогущего, как на отца, погляди!

О Вагиф, пред очами твоими пророк Мухаммед,

На избранника божьего и мудреца погляди!