Кажется, ещё недавно известный немецкий театральный режиссёр, руководитель Баварского фестиваля оперного искусства Людвиг Бауман приезжал ставить оперу «Плащ», которая, несмотря на трагическую составляющую, просто очаровала бакинцев и весь спектакль смотрелся на одном дыхании – на сцене разыгрывалась настоящая психологическая криминальная драма с любовным треугольником, страстью, убийством. И режиссура, и актёрская игра были настолько захватывающими, буквально наэлектрилизованными, что порой автор этих строк ловила себя на мысли, будто наблюдает не за оперной постановкой, а смотрит увлекательный психологический триллер, сообщает FNKAA.Ru со ссылкой на news.day.az.
Вот и на сей раз, приезд Л.Баумана обещал бакинцам нечто интересное, дразняще-волнующее, тем более и сюжет первой знаменитой веристкой оперы «Cavalleria rusticana» — «Сельская честь» П.Масканьи по скандальной новелле Дж.Верги, вводящий в мир необузданных сицилийских страстей, весьма близок к первой баумановской постановке. Если уж быть более точным, то название оперы переводится с итальянского языка как «Деревенская кавалерия», которое в переводе было облагорожено эвфемизмом в «Сельскую честь», хотя, судя по количеству обесчещенных персонажей, можно было назвать несколько иначе.
Как бы то ни было, опера, написанная 27-летним композитором для конкурса, моментально сделала его знаменитым и он, подобно Байрону, мог сказать: «В одно прекрасное утро я проснулся знаменитым». Ну, а божественную музыку Пьетро Масканьи из оперы «Сельская честь» знают, сами того не подозревая, миллионы людей благодаря фильму «Крёстный отец-3» (сын Майкла Корлеоне — Энтони, дебютирует как певец именно в этой опере и все финальные драматические перипетии фильма происходят под звучание музыки Масканьи).
Все события, как и в прежней постановке Л.Баумана, вновь происходят в течение одного дня. Недавно вернувшийся в родную деревню солдат Турриду крутит роман с местной красоткой — замужней Лолой. Его девушка Сантуцци в порыве отчаяния рассказывает супругу Лолы — Альфио — о неверности его жены. Последний, недолго думая, по законам чести мстит своему обидчику. Истошный крик женщины «Hanno ammazzato compare Turiddu!» (Зарезали сейчас Туридду!) завершает всю картину разыгравшейся драмы.
Судя по второй постановке, режиссёрская черта Л.Баумана — максимально использовать сценическое пространство, и для этого он даже привлекает зрительный зал. Вот и в самой первой сцене немецкий режиссёр активно использует пространство вне сцены: Турриду-Ф.Алиев поёт серенаду из бокового бельэтажа зрительного зала, а объект его страсти — Лола-С.Асадова – появляется на противоположном конце, в бенуаре (балконе) второго яруса. Между ними – пространство зрительного зала, которое Турриду пытается «наполнить» чувственной сицилианой, вводя публику в особую эмоциональную атмосферу предстоящих событийных сценических страстей.
Среди других режиссёрских находок – застывшая фигура Лючии – матери Турриду у ног Девы Марии во время знаменитого романса-жалобы обесчещенной Сантуцци. Очень символическое решение сцены, две страдающие матери: одна — на постаменте, другая — у её ног, одна потеряла сына, другая — в предчувствии потери.
Весьма интересно обыгрывается и сцена с алым цветком, который становится не просто атрибутом (по тексту) оперы, а роковым «связующим звеном» между двумя соперницами. Именно его роняет Сантуцци во время своей жалобы, именно его украдкой подбирает Турриду для Лолы, и именно этот цветок становится «последней каплей» в чаше терпения Сантуцци и подталкивает её рассказать всё мужу изменницы. Совсем скоро прольётся кровь Турриду – такая же алая, как и этот цветок.
А какие роскошные были два дуэта: Сантуцца – Турриду и Сантуцца – Альфио. Удивительный артистизм, который и в драматическом театре не всегда увидишь! Эмоции зашкаливали у всех участников этого любовного многоугольника, что даже без знания итальянского языка можно было «кожей» почувствовать каждую пропетую фразу. Был пережитый шок и яростное метание по сцене Альфио, узнавшим о неверности жены. Были мольбы Сантуцци, отчаянно цепляющейся за Турриду, и его занесённая для удара рука, застывшая в воздухе. В этот момент становится ясно – ей уже не вернуть любимого. И как громом поражает проклятье Сантуцци в след изменнику: «А te la mala Pasqua, spergiuro!» (Погибни же ты в день Пасхи!), оказавшееся пророческим. И за каждую осмысленную фразу, за каждый жест, даже микро-жест, хотелось стоя аплодировать Гарине Керимовой, Фариду Алиеву и Антону Ферштандту!
Не менее реалистично была разыграна предфинальная сцена, когда Турриду-Ф.Алиев кусает ухо Альфио-А.Ферштандта — знак вызова на дуэль (как оказалось, Майк Тайсон, прокусывая ухо Эвандеру Холифилду, всего лишь выполнял старинный сицилийский ритуал), а как эффектно и весьма правдоподобно проткнул ножом соблазнителя обманутый муж (впрочем, убивать на сцене горе-соблазнителя в исполнении Ф.Алиева со стороны обманутого мужа в исполнении А.Ферштандта не впервой: убийство было весьма успешно апробировано в предыдущем пуччиневском «Плаще»).
Очень понравились, на сей раз, два меццо, две Сабины – Асадова и Вахабзаде. Роль коварной соблазнительницы Лолы, хотя и небольшая, но в образе стервозной красотки Сабина Асадова была неподражаема. Лола в её исполнении кокетливо нежилась во время любовного признания Турриду и держалась самодовольно со своей униженной соперницей Сантуцци. Даже сценические костюмы – нарядное красное платье Лолы резко контрастировало с неказистым одеянием «серой мышки» — Сантуцци, не оставляя у зрителей даже толики сомнения по поводу причины увлечения и измены Турриду, ставшим для него роковым.
Голос Сабины Вахабзаде в партии матери Турриду – Лючии совсем не терялся и моментами даже выделялся на фоне главных персонажей. И хор, благодаря усилиям главного хормейстера Севиль Гаджиевой, довольно прилично прозвучал в молитвенной сцене «Regina coeli» (Царица Небесная).
Всегда приятно за дирижёрским пультом видеть очаровательную Корнелию фон Керссенброк. Несмотря на немецкую фамилию и соответствующую нордическую внешность, дирижерский стиль маэстро по-южному темпераментен и очень выразителен. Что касается собственно трактовки оперы, то интерпретация К. фон Керссенброк не поражает новизной и неординарностью – классическая опера в чистом виде. Однако, в её прочтении партитуры оперы достигается главное — оно не отвлекает от самой оперы, от пения, от взаимоотношений героев: зрителей не шокирует, словно бы взявшаяся из ниоткуда, новоявленная «авторская» фермата или форте оркестра там, где в партитуре стоит нечто совсем противоположное. А это, согласитесь, по нынешним временам дорогого стоит. Оркестр в этот вечер показал по-максимуму: слышался и чистый перезвон церковных колоколов, по-импрессионистки тонко была передана картина рассвета, и резвая удаль в ямщицкой канцонетте Альфио, и глубокая скорбь в кантилене слишком поздно раскаявшегося Турриду «В своей вине я каюсь». Ну, а великолепное исполнение роскошного интермеццо вызвало шквал восторженных аплодисментов и крики «браво» растроганной публики.
А в целом, этот спектакль нужно просто увидеть, потому что сюжет очень близок к местному мировосприятию событийной составляющей – есть любовь, роковая страсть, месть, по-южному взрывные эмоции и излишняя щепетильность в вопросах чести.