«Скиталец мира, но не сирота»

07/07/2015 --
Просмотров: 4167

Если уподобить судьбу человека или, тем более, поэта, многожанровому художественному произведению, то наверняка в ней обнаружатся признаки и драмы, и трагедии, и элегии, и даже идиллии. Чем сложнее судьба, тем богаче её содержание. В судьбе азербайджанского поэта Насиба Набиоглы, чьи стихи талантливо переведены русским поэтом Николаем Гороховым, все указанные жанры органично сочетаются. И, конечно, все они, как в зеркале, нашли своё отражение в книге «Сияла звезда над скалой».

Выходец из крестьянской семьи, до поры мирно жившей в селении Кельбаджар, он тяжело переживает утрату своей родины. Его родовое село в результате войны было захвачено и разрушено армянами. А ведь этот уголок земли автору дорог и свят национальными традициями, верованиями предков, наконец, памятью детства, теплом материнских рук, мудрыми напутствиями фронтовика-отца. Поистине трагичны пронизывающие все разделы книги эти мотивы утраты родного очага. В результате кровавого конфликта («…Грянул гром!.. Затмение нашло, кровь полилась…и люди озверели»), погибала сама основа жизни его земляков, то, чем жили они испокон века, где трудились, слагали свои песни, пасли скот под звуки своих национальных инструментов. «Враг не щадил среди гор стариков-чабанов // только за то, что в руках у них были свирели», «Стреляет пастух из кустов в пастуха, и пахаря пахарь бомбит».

Как эта междоусобная война напоминает нынешние события на Украине! За одно только проявление инакомыслия, даже за цвет неугодной боевикам георгиевской ленты в петлице люди расплачиваются жизнью! А ведь цвет георгиевской ленты – память о трагической войне, которая не обошла человеческими потерями ни одну из республик бывшего Союза.

Отец поэта сполна испил эту горькую чашу, и, вернувшись домой, умер от ран. Поэт, храня память об отце и его подвигах, гневно урезонивает тех, кто забыл об этой жертвенности поколения, принесшего победу стране: «чего ж, чинуша, тычешь мне в вину, что зря он землю нашу защищал?…», ненавидит и тех, кто прямо советует «брать в друзья себе врагов», ибо это – измена, непоправимый «урон стране».

Лишённый родины, поэт становится изгнанником и тяжело переживает свою участь. Тема изгнанничества хорошо известна по мировой литературе: вспомним Байрона, Франсуа Вийона. Да и обратившись к более ранним векам, помянем судьбы других изгоев: Сократа, Овидия. Горькие строки Насиба Набиоглы даже по интонации напоминают вийоновские:

Печаль души ни с кем уж не делю.

Знать, рок таков. От горя я не вою.

Куда бреду? Любой я путь стерплю.

В пути моём поклажа вся со мною.

(Вспомним: «Я всюду принят, изгнан отовсюду…» Ф.Вийона)

Не об одном себе скорбь поэта, не один он подвергся судьбе скитальца. О своём земляке и родственнике, который «скитается в слезах, от бед изнемогая» – аналогичные строки безысходности: « Не лекарь, не мудрец, как боль лечить, не знает…».

Как бы в оправдание своей неприкаянности, он и судьбу современного мира видит в таком же ракурсе. Мир представляется ему двойником-бродягой, несущим на себе сумму всех людских бед и несчастий. И в этом смысле поэт так близок к восприятию великого Владимира Маяковского: «Вся земля – каторжанин…»:

Мир тоже скиталец – он машет мне встречно рукой,

Одёжка на нём от нелёгких дорог износилась,

Он бледен и худ, и глаза его дышат тоской…

О, Господи, как он похож на Насиба..!

И далее:

Он голоден, зол – по планете он рыщет, как волк,

Детишки-дистрофики в тряпках от крика осипли.

Стихов он не пишет – какая нужда в них и толк?!

При встрече пытался хвалиться собой он, но смолк

И долго всё с ужасом пялил глаза на Насиба…

Вот такой образ, такая трактовка, такое обобщение. Слияние мира отдельного человека с атрибутами нынешней действительности – это выстрадано поэтом.

Но не одними сетованиями на судьбу свою и земляков ограничивается автор. Как поэт, он видит своё предназначение в стезе воина, призванного отстоять справедливость. В помощь себе он выбирает легендарного всадника гор:

Гласит легенда: если грянет буря

Иль дом в горах лавиною снесёт,

Несёт там службу всадник в белой бурке,

Всегда на помощь гибнущим придёт.

Поэт и здесь вживается в навеянный фантазией образ и отождествляет себя с этим сказочным героем-подвижником:

Да! Это я, пока вы крепко спите,

Скачу в ночи сквозь ледяной простор –

Храню там песней каждую обитель

И каждый вздох моих родимых гор.

Конечно, кто-то скажет: легко воевать словом. А где же дело?

Но вера поэта в значимость поэтического слова велика, иначе он не произнёс бы таких слов. Даже видя тщетность своих усилий, принимая в расчёт всю глухоту нынешнего меркантильного века к поэзии, он не сдаётся.

Вкладывая всю силу своего пылкого сердца и в обращёние к Азербайджану в целом, и к затерянному среди гор клочку родимой земли – Кельбаджару, поэт в исступлении просит у них прощения в своём бессилии одолеть напасть. В минуту отчаяния ему кажется, что и Аллах бессилен, что уж говорить о Музе! И всё же осталась ещё надежда. И связана она с Россией, давшей автору и таким как он, пристанище. Вот уже более двадцати лет, как Насиб обрёл свой дом в самом сердце её, в столице. Здесь прошли его студенческие годы учёбы в Литинституте, здесь плодотворно работает, являясь членом Союза писателей России и возглавляя группу писателей МАПП. Его стихи, по его собственному признанию, звучат «на два голоса с Россией». Он верит: придёт пора, и его родной Азербайджан заживёт полной жизнью, как было когда-то в созвездии братских республик. Всё лучшее в своей личной жизни и в мечтах о будущем своей страны он связывает с Россией, всегда приходившей поэту на помощь в самые трудные времена: «уткнусь в Россию, тёплую от слёз», «скиталец мира, но не сирота».

Не в силах забыть такой доброты и участия, он, мусульманин, молится за Россию, ибо «она ведь нас всех приютила, \\ и всем помогла, чем могла».

Любовь к России идёт от судьбы его отца, прошедшего Фронтовыми дорогами и мёрзшего в окопах рядом с русскими.

А как злободневно звучат его строки в пору, когда Запад вкупе с заокеанскими воротилами подтачивает основы былой дружбы и обрушивает основы экономики, сеет рознь, растлевает сознание граждан! Давно ставший москвичом, он видит и то, как сейчас России тяжело, как хрупок мир на её пространствах. Потому и объяснимо его кредо:

Не до лирики в эту пору.

Нынче надо стальным стихом

Дать отпор озверелому вору,

Чтоб забыл дорогу в наш дом.

Лучшими годами жизни поэт считает годы своей учёбы в Москве.

Не могу не привести его строки, посвящённые любимому преподавателю, Никитичу, чьи лекции, между прочим, довелось слушать и мне, хотя я окончил Литинститут задолго до того, как туда пришёл Насиб. Поэт вспоминает студенческие пирушки в благословенный Татьянин день, когда: мы, чтоб о стихах поспорить, Никитича всегда тащили в сквер с собой.

Поэт благодарен живительной силе русской речи для творчества и оформляет свою мысль в виде афоризма:

Как дерево в союзе с родником,

так я в союзе с русским языком.

Как бы в продолжение темы благодарности полученному в столице литературному образованию, русскому языку, который познакомил его с лучшими образцами нашей отечественной и мировой литературы,

Насиб Набиоглы включил в сборник большой цикл «Памяти Сергея Есенина». Этот поэт близок ему «по всей строчечной сути»: тоже крестьянский сын, тоже скиталец с неустроенной судьбою. Близок и тем, что земля Азербайджана вдохновила Есенина на самые нежные строки о любви к Шаганэ , тем, что здесь «пел тебе соловей средь сада», что «плакала роза, ревнуя к Рязани».

Впрочем, розе теперь ревновать уже не приходится, ибо берёза из Рязани много лет назад шагнула на азербайджанскую землю, прямиком в село Мардакяны. Здесь давно растёт она в память о великом русском поэте, и все, кому дорого его творчество, приходят сюда поклониться его памяти.

Уже говорилось, что тема утраты родины – сквозная для лирики Насиба Набиоглы. Даже в стихах о любви он не может забыть свою душевную рану: «у злой судьбины на виду, //тебя, чтоб ты была вновь рядом, в воспоминаниях найду». Ему даже кажется, что ссоры с любимой, как и вообще ссоры между людьми – причина и предвестники бед, что накрыли тёмной тучей его родной край:. «…может быть, в село \\от ссор людских несчастье и пришло…»

Тонкий лирик и психолог, поэт образно передаёт своё душевное состояние в минуту отчаяния – разлуки с любимой:

И всё слёзы горючие я вытирал,

Словно с горя, из глаз я достать тебя молча пытался.

Или взять эпизод из того же цикла, когда поэт приходит к месту былых встреч, и его за давнюю провинность перед любимой больно жалит в руку куст крапивы. В этом ещё раз проявляется искренность, непосредственность, доверительность его голоса.

Нельзя не сказать и о жанровом разнообразии его книги. Драматизм и даже трагизм в его лирике сменяется идиллическими настроениями, когда он обращается к памяти своего детства и описывает минуты утраченного счастья. То и дело возникают родные ему картины природы, и чаще всего такие:

И словно играя со мною,

аукаясь нежно со мной,

там пел мне родник под скалою,

Сияла звезда над скалой!

Трогательны полные сочувствия раздумья о матери, её неутомимой

прялке, о её черном платке – скорби по безвременно ушедшему в мир иной главе семейства, о том, как она высохла от тоски по родному селу и стала лёгкой, как пушинка в городских джунглях, прислоняясь лбом к оконному стеклу, глядя на людской муравейник большого города.

Есть в книге место и элегии, посвящённой памяти друга, которого «волны влюбили в себя и позвали с собой».

Жанр баллады тоже не обойдён поэтом.

Всё это говорит о многоплановости творчества Насиба Набиоглы, что, однако, не нарушает впечатления от целостности, самобытности его лирики.

Он верен своему творческому приёму: следуя за поэтическим образом, живописать чувства, опираясь на выхваченные острым глазом художника детали окружающего мира. Это всегда счастливо удаётся ему.

Не могу не привести в качестве примера строки из его стихотворения «Разговор с Араксом»:

А журавли так плачут над тобою,

Что древний мост, людской бедой томим,

Трясётся старой каменной спиною.

Хочется пожелать автору книги «Сияла звезда над скалой», чтобы ему сияли только звёзды счастья, а журавли несли только добрые вести.

Игорь Федорин, член Союза писателей России

Насиб Набиоглы. Сияла звезда над скалой. Стихи. Перевод с азербайджанского Н.Горохова. М.,2014

УЖ СЧАСТЛИВ ТЕМ…

из цикла

«Памяти Сергея Есенина»

…И на этой земле угрюмой

Счастлив тем, что я дышал и жил!

Сергей Есенин

Когда звезда свой свет на Мардакяны

Из рук Аллаха надо мной прольет,

Утихнет боль, умолкнут распрей раны…

Простив людей – вновь сердце запоет!

Всплывет строка, родней всего на свете,

О том, что с яблонь сходит белый дым…

Заплачет память оттого, что ветер

Шепнет: «…не быть тебе уж молодым».

И дым садов, щемяще белый-белый,

Сквозь звездный свет

вплотную наплывет –

Прильнет к глазам,

закрыв собой все беды…

Заплачет саз, а сердце запоёт!

И тот не прав, кто эту рознь придумал,

Кто злой раздор сегодня сотворил,

Нас никаким не запугать здесь дулом –

Бесстрашен тот, кто с небом говорил.

Бессмертен он под этим звездным светом,

Где с белых яблонь тихо дым течет…

Бессмертен край, окликнутый поэтом!

И хоть поэт печалится об этом –

О розах сада саз его поёт!

Плачет роза в саду за оградой,

Лунный дождь ей листву серебрит.

Только ей ничего уж не надо –

Её память о давнем болит…

Её память, как сердце девичье,

До сих пор нерушимо хранит

Озорного повесы обличье –

Чуть задетое тенью обид.

Сердце розы забудет ли разве,

Как кудрявой клонясь головой,

Он над нею шептал о Ширазе

Под сияньем луны голубой!

Где он? Где с голубыми глазами –

Что был в жизни и весел, и смел?

Плачет роза, ревнуя к Рязани

Образ парня, что песни здесь пел…

Лунный дождь оросит Мардакяны.

Где-то птица в саду прокричит.

Разлюбые я вытерплю раны.

Но как вытерпеть слезы обид?

Был и я здесь веселым когда-то,

О Рязани пел русский мне друг…

Жаль былого – что было так свято

И что стало руинами вдруг.

РАСТЕТ БЕРЕЗА В МАРДАКЯНАХ

Светел край мой, и чист небосвод!

Ну а здесь – даже жмурюсь от света:

В Мардакянах береза растет –

Посадили ее в честь поэта,

Что здесь пел тихой лунной порой,

В голубые уставившись дали…

Поливали березку водой,

Но она всё ж страдала вначале –

От родимого края вдали.

Люди добрые, знать, подсказали:

Горсть земли ей тогда привезли

Из далёкой-далёкой Рязани.

И пошла она вверх – вся бела!

Нежной зеленью в мае шумела!

Иногда молчаливой была,

Иногда песни здешние пела.

Сердце чуяло ласку людей –

Хорошел ее стан белоснежный…

Неспроста здесь Есенин Сергей

Пел о дружбе высокой и нежной.

Лишь порой грусть качнётся в ветвях,

Затоскуют в ней русские соки –

Всё о том, что чинар в двух шагах

Очень стройный растёт и высокий…

* * *

В этой сердечной моей стороне

Помнит тебя здесь любая округа –

Русоволосого русского друга…

Нравилось быть тебе здесь в чайхане –

Славя друзей, слушать песни ашуга.

Каспия волны шумели вдали,

В лунном мерцанье мелодии плыли,

Розы стихи твои слушать любили…

Не было в мире прекрасней земли!

Господи! Что с ней враги натворили…

Помнишь, грустил

твой насмешливый взгляд,

Видя чадру – старой жизни примету.

Жаждал откинуть чадру ты при этом…

Нынче вокруг, с головы и до пят, –

Женщины в черное горе одеты.

В трауре нынче родимый предел.

Розы, что взор твой когда-то пленяли,

Скорбно на братских могилах увяли…

С горя в слезах соловей онемел –

Злые захватчики сад растоптали.

Горьких рыданий сдержать не могу:

Там, где ашуги о доблести пели, –

Слава былая лежит на боку…

Милый ты мой! Не узнаешь Баку –

Я ведь и сам узнаю его еле.

Нынче что проку ходить в чайхану?

Негде присесть там, друзей привечая, –

Беженцев тьма там кишит горевая…

В пору, когда разорили страну, –

До чайханы ли, до чашки ли чая?!

ВЕЧНАЯ МОЛИТВА

Мамеду Аразу

«Аллах! Да пребудет со мною

Твой дар в нашей жизни земной –

Поет пусть родник под скалою,

Пусть светит звезда над скалой», –

Молитва стихала под небом,

Баюкала мама меня…

А в доме ни ломтика хлеба,

Холодный очаг без огня.

Запомнил я с самого детства

И в сердце храню до сих пор

Крестьянки нехитрое действо –

Вечерний намаз среди гор.

И словно играя со мною,

Аукаясь нежно со мной –

Там пел мне родник под скалою,

Сияла звезда над скалой!

…Был предан не раз я друзьями.

Не раз я страдал без вины.

Но не был я предан горами

Родимой моей стороны.

И битый в дороге бедою,

С того и остался живой –

Мне пел там родник под скалою,

Сияла звезда над скалой!

Когда ж я расстанусь с землею,

И в мир я отправлюсь иной –

Покину родник под скалою,

Покину звезду над скалой…

Но кто-то вечерней порою,

Лаская младенца рукой,

Вновь небо окликнет мольбой:

«Аллах! Славен край наш родной –

Поет в нем родник под скалою,

Сияет звезда над скалой!»

В МОСКВЕ, НА УЛИЦЕ ВУРГУНА…

Когда невмочь от бед, я еду

Туда, где, средь своих забот,

Со светлым именем Самеда

Вургуна – улочка живет…

В тоске по земляку, по дому –

Проеду через всю Москву

И подойду я к водоему,

В который сыплет клен листву,

В котором уток шумных стая,

Перед отлетом в дальний путь,

Вдруг необычно тихой станет –

Как будто чует сердца грусть…

И, хоть грохочет рынок рядом,

Я вдруг наполнюсь тишиной,

Оттаю я душой и взглядом –

На этой улочке простой.

Как будто я с самим Вургуном

Вдоль водоема побродил

И там, где голуби воркуют, –

С ладони хлебом птиц кормил…

Здесь тихий облик небосвода,

Смиренья полная листва –

Так схожи с мудростью народа,

О терпеливая Москва…

Ведь в дни, когда все меньше света,

А больше тьмы от слов людских,

Ты сберегла названье это –

Средь стольких перемен своих!

Случайность? Или – дружбе верность?

Как в этой смуте отгадать?

Но эти утки вот, наверно, –

К нам соберутся зимовать…

Москва, Москва! Тебе спасибо,

Что улочку ты сберегла,

Где меж Самедом и Насибом

Беседа тихая текла,

Где меж Насибом и Самедом,

Где меж водою и листвой –

Струился дух бессмертный неба,

Так схожий с правдою людской.

МОЛЮСЬ ЗА РОССИЮ

Не надо, прошу вас, не надо

Ни в чем эту землю корить,

Избитую горем, как градом…

А надо прощать и любить.

Когда ее мяла и била,

Кроила кровавая мгла,

Она ведь нас всех приютила

И всем помогла – чем могла…

Гремит клеветы канонада –

С ума посходили лгуны…

Я знаю, что недругам надо.

Что ж брешут так – дети страны?

И я разобраться не в силе,

Беспомощно зренье мое:

Чего же хотят от России –

Вскормленные грудью ее?!

Она и сегодня их даже

Жалеет – как может лишь мать.

Но нету их злей и продажней,

И мстительней их – не сыскать.

Я с ужасом слышу их речи.

В предчувствии страшного дня,

Я, сын Кельбаджара, под вечер –

Молюсь за Россию… Мне нечем

Помочь – приютившей меня.

Одна лишь надежда на свете

Утешит мой горестный взгляд:

Не самые лучшие дети –

Здесь мать свою нынче хулят…

ВИНА

За всё, что здесь в стихах я написал

(А я писал о том, что сам лишь видел…),

карай, Аллах, но я врагу не лгал

и земляка я ложью не обидел.

Но грешен я: ничем им не помог –

ни тем, ни этим, ослеплённым битвой, –

ни самой страшной правдой горьких строк,

ни самой

иступлённою

молитвой…

Cтихи Насиба Набиоглы, написанные в разные годы

БАБУШКИНА ПРЯЛКА

Средь пряжи и мотков

Мне мир земной предстал…

С веретеном в руках я в детстве засыпал.

Не думай, что тебя в пути не вспоминал –

Мне до сих пор твоих резных узоров жалко…

Ах, бабушкина прялка!

Кто знал тебя, твердят,

Что много лет тебе –

Ты пряла нить еще в прабабкиной судьбе…

Мерцал далекий век в орнаменте, в резьбе.

Не просто колесо ты с высохшею палкой.

Ах, бабушкина прялка!

В моих ушах стоит таинственный твой звук.

Хранила ты в себе тепло работных рук.

Хоть бабушке порой бывало недосуг,

О жизни нам она вещала как гадалка,

Ах, бабушкина прялка!

Знать, бабушка моя

Счастливою была –

О прялке, о себе так сладко речь вела.

Озоровали мы – вся детвора села –

Но никогда она нас не гоняла скалкой.

Ах, бабушкина прялка!

Напев веретена не молкнул до звезды –

Ночь таяла куделью и счастья и беды…

От пряжи на руках кровавые следы

Темнели,

Но была сильна судьбы закалка.

Ах, бабушкина прялка…

ПРОСТИ, АЗЕРБАЙДЖАН…

Прости, Азербайджан… Мне горько от вины,

Мне больно от стыда, что я тебе обуза…

Во дни, когда народ оглохнет от войны —

Беспомощен Аллах,

И бесполезна Муза.

Прости, Азербайджан… Но чем могу помочь,

Когда строке моей не внемлют земляки —

От гнева и от слез в их душах нынче ночь…

Какая польза им средь боя от строки?

Прости, Азербайджан… Нет взрослых сыновей.

А те, что есть — пока для фронта не годятся:

Они еще малы, с сестренкою своей —

Близ материнских ног толкутся и резвятся…

Прости, Азербайджан… Все беженцы твои

Живут в душе моей — я вместе с ними плачу…

Но есть ли прок какой им от моей любви?

И что я для сирот в их скорбном быте значу?

Прости, Азербайджан… Аллаху помолюсь,

Чтоб ниспослал тебе терпенья и покоя,

Раз я, Набиоглы, уж больше не гожусь —

С оружием в руках для праведного боя…

Прости, Азербайджан… Мне тех и этих жаль.

Ведь Бог людской един —

Мы все здесь Божьи дети.

С того и гложет дух мне гневная печаль:

По чьей указке бьют друг друга те и эти?

Прости, Азербайджан… Я не страшусь молвы,

От тех и от других — всё испытал в пути.

Прости меня, что я — твой сын и сын Москвы —

За тех и за других молюсь в ночи…

Прости!

В ЭТУ ПОРУ…

Я напевы гошмы забуду,

Позабуду газели звук

И забуду, как верил чуду —

Красной розе из милых рук…

Друг, наверно, понять сумеет.

Ну а недруг в Баку наплетет,

Что Насиба напев скудеет —

Мол, поганит политикой рот.

Не до лирики в эту пору.

Нынче надо стальным стихом

Дать отпор озверелому вору —

Чтоб забыл дорогу в наш дом.

Дым кругом… И кругом руины..

Где в саду пышно роза цвела,

Распростертое тело долины —

Исковеркано техникой зла.

Что вломилось, наверное, сдуру

Или спьяну, средь бела дня,

Предавая святую суру

Из Корана — гульбе огня…

Роза в пальце оставит занозу,

Но от розы — был свет кругом!

Я и сам бы про нашу розу —

Самым нежным бы пел стихом…

Но кругом нынче лишь руины,

Причитающих женщин стон,

Да Аллаха клянут мужчины —

Чтоб послал им победу Он.

Я смотрю на худые их лица,

Возле свежих могил стою:

Чтоб мне музыкой подавиться —

Если вдруг о любви запою.

…Хам в Баку про меня болтает.

Дом и сад — не его горят,

Не его родня погибает…

Не до лирики нынче, брат.

ЗАТМЕНИЕ НАШЛО

Затмение нашло — на этих и на тех…

Прости ты мне, село, прощаю я не всех —

Кто в гневе нож схватил,

Чтоб защитить свой дом…

Затмение нашло — ослепли все кругом.

Затмение нашло — ослепли все вокруг.

Свихнулся ли со зла сосед и бывший друг —

Армянский вор громит родительский мой двор.

Затмение нашло — стоит кромешный ор!

Затмение нашло — взбесилось вдруг село.

У этих и у тех уж стольких извело —

Затмение сердец… И страшно нынче мне:

Затмение пошло по всей моей стране…

Затмение нашло — звереет взгляд людей.

Затмение висит над Родиной моей,

Где жили все в ладу по здравому уму,

Друг другу не суля — суму или тюрьму…

Затмение нашло… Проклятие ему!

Затмение нашло… За тяжкий, видно, грех.

Прости ты мне, село, прощаю нынче всех:

У этих и у тех — уж больше нету сил…

Им нужно нынче всем, чтоб кто-то их простил.

ГОЛОС ДУШИ

Опять дрожит души моей струна…

И мысль летит, пространство постигая —

Пред ней мелькают за страной страна —

Она летит,

Земных границ не зная.

Мир облетев,

Печаль души моей—

С печалью мира тесно так сольется,

Что против них бессильна глыба дней,

Чья мощь небесным кузнецом куется!

И вспомнит жизнь — число, и страшный год,

Когда меня на части разделили:

Одна поет и горько слезы льет—

От слез растет цветок на желтом иле…

Другая бродит берегом реки,

На мост глядит

И речку проклинает…

И, почернев от гнева и тоски —

Она к подруге за рекой

Взывает.

И длится боль разлуки меж людьми,

И длится в них — горючая обида…

И здесь и там им не унять любви

К земле — Что речкой надвое разбита.

Я тоже горсть земли с собой ношу.

И пусть меня гоняет странствий ветер,

Ее судьбой живу я и дышу —

Земли родимей нету мне на свете…

Люблю Тебриз я так же, как Баку.

И это вовсе не игра каприза:

Как без Баку прожить я не смогу —

Так не смогу прожить я без Тебриза!

Но между ними древняя река

Бежит и вторит грустной песне тара,

Что Шахрияра светлая строка

Горька — как горек голос Бахтияра…

И в этот тихий теплый час земли

Почую вдруг, заслышав звук былинный,

Как, возвращаясь к дому, журавли —

Из-за реки потянутся вдруг клином.

Взор подниму безмолвно к небесам.

И над Араксом, полном слез и гнева,

Услышу ль крик

Иль закричу я сам —

Но скорбный стон возникнет вдруг под небом:

«Когда же ты, о стая журавлей,

Летя в Россию вольно и открыто,

Мир принесешь больной душе моей,

Что на две части —

Столько лет разбита?!»

РАЗГОВОР С АРАКСОМ

Дана судьбою ты навечно мне,

Река, что главной песней в жизни стала.

Когда писал о солнце иль луне —

Твое теченье мне слова шептало…

Но стала строже Муза дней моих.

И стало сердце придавать значенье

Тому —

С чего так равнодушно-тих

Бег древних вод,

Что мы зовем теченьем?

С чего лениво плещется волна —

И в тот и в этот берег — не вникая,

Что там и тут,

Кругом,

Земля одна —

Для неделимой радости дана…

Но тут, где я, тут жизнь совсем одна,

А за Араксом жизнь — совсем другая.

Река, река, я говорю о том,

Что ты мой край взяла и разделила.

На берегах —

На этом и на том —

Свой черный плат разлука расстелила…

Ответь, Аракс, ты сам ли натворил

Иль молча внял ты мановенью власти —

Зачем, скажи, Аракс, ты разделил

Мой край на две, рыдающие, части?

Ведь для меня — уж лучше умереть

Иль, спившись, кануть в мрак с разбойным сбродом,

Чем эта мука видеть и терпеть,

Как ты глумишься над моим народом

Твоим теченьем — тихим и глухим…

А журавли так плачут над тобою,

Что древний мост,

Людской бедой томим —

Трясется старой каменной спиною.

Неужто, ты совсем безвольным стал?

Неужто, нет в тебе бунтарской силы?

А может, ты слезам внимать устал —

И тот и этот берег стал постылым?

Течешь, своей не чувствуя вины

И не терзаясь никакою мукой,

Что тот и этот берег солоны

От слез людей —

Измученных разлукой…

Коль не в тебе,

Тогда, скажи мне, в ком

Вина, что мы, раздел свой поминая,

Тебя клянем,

Целуем и клянем —

К твоей воде губами припадая?!

Я СТРОЮ ДОМ В СВОИХ ГОРЮЧИХ СНАХ

Мне раньше сны не снились никогда.

Теперь от них душе покоя нет…

Проснусь в поту… Подушка, как плита,

Жмет на висок— аж виден утром след.

Кто даст совет — как избежать мне снов?

О, этот странный плен небытия,

Когда в тисках пяти-шести часов —

Мне снится жизнь далекая моя…

Там, среди гор, поет родник о том,

Как светел мир,

Как радостны леса,

Как весел сад, где старенький наш дом —

Струит дымок свой утром в небеса.

Я там взлетаю к облакам орлом…

Река Тер-Тер поет волною там…

Полянка там вся тонет в голубом,

И пчелы там — льнут к золотым цветам!

Весь день я там с реки песок вожу,

Таскаю камни,

Делаю замес —

Заместо старых стен я возвожу

Там новый дом…

И льется синь с небес!

Корил меня отцовский ветхий дом,

Что не живу я в нем уж столько лет…

Вся жизнь моя —

Раскрученная сном —

Мне застилает божий белый свет.

Что я нашел от дома вдалеке?

О. сколько раз был злой судьбою бит-

За то, что строил замки на песке,

Прощая людям боль моих обид;

За то, что бредил золотой Москвой

С ее рекой, с садами вдоль реки,

Был я не раз бит темною молвой —

Умеют бить ревнивцы-земляки…

…Проснусь в поту и вижу:

Сада нет,

Ограды нет, и дома нет в саду —

Лишь на подушке слез темнеет след…

Знать, плакал я в своем ночном бреду.

Изводят сны мне душу по ночам.

От дум ночных — свихнулся бы иной…

Проснусь в тоске, и вновь моим очам —

Мир предстает бетонною стеной,

Что за окном сереет в полумгле…

Как больно сердцу утром после сна,

В котором жил я на родной земле —

Где дом в саду,

Лепешка на столе,

Где мама тихо смотрит из окна…

Московский день грохочет за стеной,

И жизнь шумит —

В улыбке и в слезах…

Мой сын следит украдкою за мной —

Недоуменье в ласковых глазах:

Опять отец, наверно, заболел…

Откуда знать родному малышу —

От дум каких я рано поседел,

От снов каких так тяжело дышу

И что так горблюсь до утра во сне —

Всю ночь таская камни на плечах…

Откуда знать, что в милой стороне

Я строю дом —

В своих горючих снах.

Хотя бы в снах, что мучат по ночам —

Семье нехитрый мастерю уют…

А как мне быть — коли руины там,

Где дом отца стоял лицом к горам,

А здесь, в Москве, скитаясь по углам,

Я вижу — как чиновники мне врут?

…Когда такой разброд царит в умах,

Когда разор и нищета вокруг,

Душа моя, в своих тревожных снах,

Чтоб одолеть, грызущий сердце страх,

И не пропасть на гибельных ветрах,

Все строит дом — Не покладая рук!

НЕ ЗНАЮ…

А я не знал, что в людях столько зла.

И что сейчас я о соседе знаю?

Он сад порушил… Дом спалил дотла…

Он был сосед. Кто он теперь? Не знаю.

Трудяга был и вовсе не дурак.

Потом в глазах его вдруг вспыхнул мрак!

Нормальный разве будет делать так?

Свихнулся сам, иль помогли? Не знаю.

Аллах, конечно, видит всё всегда.

Я верю, он сейчас глядит сюда.

Но думы сердца – горше, чем беда:

Аллах за нас иль за врага? Не знаю.

Когда-нибудь мы в мир иной уйдем.

Покуда живы – грезами живем.

И я, в слезах весь, здесь твержу о том –

Сад посажу, построю новый дом…

Спою ли песню другу в нем? Не знаю.

Насибом назван я не зря в роду.

Я вытру слезы, вытерплю беду.

Но буду ль счастлив я потом в саду,

Когда врага я выгоню? Не знаю…

О КЕЛЬБАДЖАРЕ ЗДЕСЬ ПЛАЧУ-ПОЮ…

Этот мир обходился здесь и без меня.

Но явился я в мир среди майского дня

В Кельбаджарском краю, где я песню запел,

Что прекраснее мира – родимый предел!

Этот мир золотою короной горит!

Он на разных со мной языках говорит.

Но родней мне очаг и Отечества дым,

И звезда, что горит над селеньем моим.

Плачет в небе орел без родимых вершин.

Милый край, без тебя – я ведь тоже один.

Без тебя одинока народа судьба,

Даже плачет газель вдалеке от тебя.

Без тебя, где ашуг о друзьях мне поет –

Здесь не в радость любой на земле небосвод.

Я пройду мимо самых прекраснейших стран –

Не найду я роднее, чем Азербайджан!

Но и он, хоть его краше нет на земле,

Меркнет всей красотой пред скалою во мгле,

Где кустарничек скромный цветет на скале…

Да простит мне Аллах эту дерзость мою –

О Кельбаджаре здесь плачу-пою.

Этот мир не взгрустнет обо мне без меня.

Но однажды средь гор, в пору майского дня,

Юный куст на скале вспомнит песню мою –

Все про то, как прекрасен май в милом краю!

ПОД ЗВУК ЗУРНЫ…

Среди раздора, средь руин страны —

Где от былого ничего уж нету —

Чего тревожишь, давний звук зурны,

Немолодую память ты поэту?

Зачем средь бед, средь стольких слез людских,

Среди мольбы страны о корке хлеба,

Зачем, зачем, вечерним светом неба –

Касаешься забытых грез моих?

Жестока жизнь. И мир этот жесток.

Так что ж о прошлом так горюче плачем?

Стоим и плачем, радости не пряча,

Что звук зурны так взволновать нас смог…

Забытых грез звучит воскресший звук!

И вкось и вкривь летят с откоса годы…

Но Господи! Нет слаще этих мук

Под звук зурны – в вечерний час природы.

КОГДА…

Когда смеется саз, а балабан вдруг плачет,

И, хоть еще пляшу, но сед я уж давно –

Печальных дум пора к душе подходит, значит…

И что там сладкий саз – когда горчит вино.

Я раньше гроздь срывал зеленную до срока,

Сок винограда пил и был хмелен от сока.

И сокол гор моих взмывал там в поднебесье-

Когда я Кельбаджар хвалил веселой песней!

…Разбился сокол гор от горьких дум, наверно,

Что дом порушен мой, глумится враг над верой…

А я в чужом краю не разберусь никак:

В душе, иль за окном – такой сегодня мрак?

То ль утро на дворе? То ль вечер уж маячит?

Но за окном лежит среди руин страна –

Средь всех красот земли она в душе одна …

И что творит там саз – смеется или плачет?

И балабана смех уж ничего не значит –

Когда горючих дум душа моя полна.

ПОЮЩИЙ ВСАДНИК

Гласит легенда: если грянет буря,

Иль дом в горах лавиною снесет,

Несет там службу всадник в белой бурке –

Всегда на помощь гибнущим придет.

Он на скале высокой возникает.

И белый конь его летит средь гор!

Суровый всадник песней окликает

Родимых гор сверкающий простор.

Закон небес един для всех на свете.

Особо это важно – среди гор.

Но вот в горах пронесся распри ветер…

И как пожар – кровавый вспыхнул спор!

И люди вдруг как будто очумели –

Схватились все средь спора за ножи…

Еще вчера все вместе пили, пели,

Боготворя соседа дом и жизнь.

Когда ж в горах от распрей стало тесно,

И люди всё крушили наповал –

В слепой вражде брат брата убивал –

Возникнул всадник, всех окликнул песней:

«Не меч, но мир Аллах вам даровал!

Уймите гнев ваш, тёмный и постыдный,

Отбросьте распрей злобные ножи.

Пусть в каждом сердце мщенья кровь остынет –

Иначе вымрет вся в округе жизнь…»

Умолк. И встал он меж людьми во гневе.

И конь его – меж острых встал ножей.

И разума звезда взошла на небе!

И снизошло смиренье на людей!

…Секрет весь в том, что это я там, в бурке,

И подо мной средь гор там скачет конь,

Моя там песня гасит в людях бури –

Вражды слепой смиряет в них огонь.

Да! Это я, пока вы крепко спите,

Скачу в ночи сквозь ледяной простор –

Храню там песней каждую обитель,

И каждый вздох моих родимых гор…

НЕ ЗНАЕТ…

Родственнику из нашего села ставшему скитальцем.

Давно в краю родном душа его простая

Скитается в слезах, от бед изнемогая.

Но боли нет страшней –

Чем боль родного края!

Не лекарь, не мудрец –

Как боль лечить, не знает…

Но, просветлев умом – былое вспоминает.

О, как его душа при этом расцветает!

Куда девалась жизнь былая?

Он не знает.

Грустит о ней…

Но как вернуть её – не знает…

Порой он кличет жизнь

Пророческой молвою.

А то вдруг речь взойдёт забвения травою…

И, чадо всей земли, он без земли порою –

Где на ночь лечь бочком,

Бедняга, он не знает…

К Аллаху обратясь,

Про жизнь твердит без лести.

Сон у бродяги прост – спит на любом он месте.

Зурна и балабан, поврозь иль даже вместе,

Как пробудить его –

Никто из них не знает…

НЕ МОГУ УТЕШИТЬ МОЮ МАМУ

Стоном своим обожгла мое сердце чуть свет,

Смотрит в окно на Москву, а вот радости нет –

Стала скитальцем в Отчизне на старости лет…