Азербайджанский язык занимал в XV веке преобладающее место при Узун Гасане — главе государства Аг-Коюнлу, а также при дворе сефевидских шахов, что подтверждает целый ряд европейских путешественников (Пьетро делла Балле, позднее Олеарий и Шарден).
Появление двух крупнейших поэтов-современников, Физули и Хатаи, и написанные ими на азербайджанском языке поэтические произведения, несомненно, говорят о большом культурном самостоятельном значении азербайджанского языка в XVI веке. Этот неоспоримый исторический факт полностью опровергает буржуазно-националистический пантюркистский миф о «едином потоке» развития азербайджанского и турецкого языков. Творчество Хатаи, Хабиби и Физули является ярким подтверждением того, что еще в XVI веке азербайджанская литература достигла большого расцвета.
Не случайно Физули, один из первых азербайджанских поэтов, сделал серьезную попытку освободиться из-под влияния арабского и фарсидского языков и стал писать на родном языке, используя чисто азербайджанские народные выражения. Все это необходимо учесть, чтобы лучше понять и оценить значение Физули и его место в истории азербайджанской литературы. Шейх Мухаммед Физули родился в начале XVI столетия в Кербала, недалеко от Багдада. Отец поэта, Сулейман, переселившийся из Азербайджана в Ирак, был муфтием — религиозным главой — в местечке Хилла.Отец Физули смог дать сыну отличное по тому времени образование: кроме арабского и персидского языков, он основательно изучил математику, астрономию, медицину, логику, прекрасно разбирался в поэзии своих предшественников — Фирдоуси, Низами, Хагани, Хафиза, Навои и др. Почти всю жизнь Физули провел в Багдаде, одном из культурнейших и богатых городов того времени. Там жил и вырос великий азербайджанский поэт, «один из истинных поэтов, каких производил Восток» (Гибб).
Физули посвятил всю свою жизнь поэзии. Он изучил многие восточные науки, был одним из крупных ученых своего времени. Он был хорошо знаком с древнегреческой философией, с трудами Гераклита, Аристотеля, Пифагора и Платона. Великий поэт и ученый, он усвоил и синтезировал культуру мусульманского и христианского мира, став одним из передовых людей XVI века. Поэт прожил суровую жизнь бедняка, не пользовавшегося вниманием феодалов и султанов. Он никогда не выезжал за пределы Багдадской области, но всегда был поэтом своего родного азербайджанского народа, оставив будущим поколениям ряд крупных художественных произведений и научных трудов на азербайджанском, арабском и фарсидском языках.Гениальные произведения Физули блестяще выдержали испытание четырех столетий. Великий азербайджанский поэт и ученый, выразивший в своем творчестве лучшие, прогрессивные идеи своего времени, Физули был и остается гордостью и славой азербайджанского народа, одним из крупнейших представителей мировой поэзии.
Творчество Физули оказало огромное влияние на дальнейшее развитие азербайджанской и всей восточной литературы. Здесь также сказалось самостоятельное значение и развитие азербайджанской культуры, влиявшей в течение долгих столетий на культуру других народов.В то время как азербайджанская поэзия XVI века находилась в расцвете, великая литература Ирана клонилась к упадку. Еще при жизни одного из величайших поэтов Ирана, Хафиза, эта страна была разгромлена Тимуром. Тимур перенес центр культурной жизни в Бухару, переселив туда ряд иранских ученых и историков.Владычество тимуридов задержало блестящее развитие иранской поэзии, и весь XV век дал единственного поэтического гения — Джами, именем которого справедливо называют все столетие. Джами явился последним классическим поэтом Ирана. Новому подъему иранской поэзии не помогло и объединение Ирана под властью сефевидских шахов в XVI веке. С упадком иранской поэзии в XVI веке начинает пышно расцветать азербайджанская поэзия, все больше и больше освобождаясь от арабо-иранского влияния. Еще в период царствования Узун Гасана и его наследников, Тавриз являлся крупным литературным центром, куда стекались поэты Азербайджана и Ирана. Двор династии Аг-Коюнлу по обычаю привлекал к себе ученых и поэтов. Азербайджанский язык имел большое распространение. Значение этого языка еще более повысилось при Шах Исмаиле Хатаи. Все это создавало условия для большого расцвета азербайджанской поэзии.Физули создавал свои произведения на «грубом» и простом языке азербайджанского народа, которого чуждались многие поэты, считая, что поэзию можно творить только на фарсидском языке. Физули громко и талантливо воспел свой родной язык, доказав всем своим творчеством право азербайджанского языка на самостоятельное существование и развитие.
Вершиной творчества Физули является, как известно, его романтическая поэма «Лейли и Меджнун». В этой поэме Физули повествует о злосчастной судьбе двух любящих людей, тщетно пытающихся добиться личного счастья. Лейли и Меджнун — это восточные Ромео и Джульетта; они борются за новые отношения между людьми в условиях феодального мира и религиозного гнета. Романтические герои Физули, полюбив друг друга, рвут вековые традиции, отстаивают право на свободу личности. В поэме воспета новая мораль, чуждая исламскому миру, новые человеческие отношения. Здесь сказалось влияние европейского Возрождения. Физули был близок европейскому миру. Он был одним из первых азербайджанских поэтов, придававших большое значение науке. Физули справедливо считал, что без высокой культуры, без науки нет поэзии.Влияло ли европейское Возрождение, которое Фридрих Энгельс называл «величайшим прогрессивным переворотом», на мировоззрение и творчество Физули? В своем философском мышлении Физули перекликается с материалистическими учениями древнегреческих мыслителей. В то время с греческого языка на арабский переводилось большое количество трудов по математике, астрономии, философии и логике. Как правильно утверждает академик В. В. Бартольд, «основу арабской науки и искусства составляли, конечно, достижения греческой культуры, усвоенной через посредство христиан и персов».
Физули знал греческих философов. Не случайно приходится связывать имя Физули с греческой культурой и европейским Возрождением. По своему поэтическому облику и мировоззрению Физули напоминает людей эпохи Возрождения, хотя очень возможно, что он и не ощутил непосредственного влияния Запада.Физули признавал примат науки, воспевал в поэтических образах человеческую личность, стремящуюся к свободе, к освобождению от оков средневековья, религиозного мрака и феодальной темницы. Интерес Физули к античному миру, его широкий энциклопедизм и универсализм, разносторонность его интересов и деятельности, многообразие его творчества, критическое отношение к религиозным догматам ислама, светлое, бодрое мироощущение.
Физули вошел в историю азербайджанской литературы как крупнейший лирик, поэт больших чувств и идей. Его многочисленные газеллы отличаются большой эмоциональностью, искренностью и теплотой. В своих газеллах Физули воспел свою Беатриче, свою идеальную любовь.Материалист-метафизик по своему мировоззрению, Физули критически и трезво относится к окружающему миру, к господствующим классам, к религии и духовенству. Он свободно воспевает любовь, вино, радость, веселье в противовес мусульманскому аскетизму. Даже в мечеть заходит он «по ошибке, свернув с пути в минуту опьянения». Гневным стихом громит он аскетизм, обрушивается на феодалов, раскрывает обман кудесников и астрологов, призывает современников к правде и справедливости, к отказу от религиозных обрядов, к свободным мыслям и идеям. Великолепный художник слова, мастер метафор и афоризмов, Физули презирал славу шахов и ханов, завоеванную кровью и насилием, — верил в силу своей поэзии и признательность грядущих поколений.Газеллы Физули очень музыкальны. Они пользовались и пользуются огромной популярностью и любовью среди широких народных масс Азербайджана. Многие из газелл его известны в народе в устной форме и до сих пор с большим успехом исполняются народными певцами.Мастерски сочетал Физули свои лирические чувства с большой философской мыслью и думой о судьбе человека:
Я жизнью жертвовал не раз, но счастья не нашел.
Молил пощады, но в тебе участья не нашел.
Утратил все, чем обладал, стал нищим, — но и тут
Бальзама нежности твоей в напасти не нашел.
О, если бы я рассказал, как мучился тогда:
Несчастный раб вошел в чертог, но власти не нашел.
Я, как ничтожный муравей, карабкался и полз,
Но Соломона-мудреца в несчастье не нашел.
Я, Физули, простой бедняк. Красавица, прощай!
Я в бурю гибнущий челнок, я снасти не нашел.
Творчество великого поэта вызвало большое количество подражаний в последующие столетия. Даже такой крупный, поэт семидесятых-восьмидесятых годов XIX века, как Сеид-Азим Ширвани, не избежал влияния Физули.Творчество Физули открыло собой совершенно новую эру азербайджанской литературы, которая уже сама начинала влиять на литературу ближневосточных стран. Физули в значительной мере определил и дальнейшее развитие азербайджанской поэзии.
Умер Физули в 1556 году в Багдаде и похоронен в Кербале.
МУХАММЕД ФИЗУЛИ — ГАЗЕЛИ
***
Печалью сердце сожжено — счастливое когда-то сердце.
Свободой гордое вчера, заботами объято сердце.
Его размыл шальной поток, плотины смяв, стремит и бьет.
А ведь стояло, как чертог, во всей красе богатой сердце.
Что в чарке нравится ему, что вечно тянется к вину?
Зачем пирует — не пойму — пылавшее так свято сердце?
Вчера блистало, как хрусталь, сейчас растаяло, как воск.
Вчера негнущаяся сталь, сейчас капканом сжато сердце.
Любовь — нешуточная вещь, и сердце сделалось рабом.
Его бессонный стук зловещ, погибло без возврата сердце.
Гулял ты в Руми, Физули, блистал гармонией стиха.
Тебя сетями оплели — не вырвешь из Багдада сердце!
***
Я жизнью жертвовал не раз, но счастья не нашел,
Молил пощады, но в тебе участья не нашел,
Утратил все, чем обладал, стал нищий,— но и тут
Бальзама нежности твоей в напасти не нашел.
О, если бы я рассказал, как мучился тогда:
Несчастный раб вошел в чертог, но власти не нашел.
Я, как ничтожный муравей, карабкался и полз,
Но Сулеймана-мудреца, к несчастью, не нашел.
Я одинокий соловей, поющий в купах роз.
Я попугай в саду чудес, но сласти не нашел.
Вертись, фортуны колесо! Все ближе, ближе цель!
А я сапфира для твоих запястий не нашел.
Я Физули, простой бедняк. Красавица, прощай!
Я в бурю гибнущий челнок, я снасти не нашел.
***
Я скован, я пленен, с тех пор как увидал тебя.
Губ ослепительный цветок так украшал тебя!
Я жизнь на маленькой свече без колебаний сжег.
С душой своею до небес я поднимал тебя.
Я сердце вымою в слезах, я не забыл тот день —
В халате алом ты была, и Рахш промчал тебя.
Всегда без устали меня терзает твой кинжал.
Раскрылось сердце, как дворец! О, как я ждал тебя.
Все сердце стрелами полно, иначе бы оно
От горечи разорвалось! О, как я звал тебя!
Тогда бы я свободен был. Но в яму вновь попал,
Увидев ямочки твои. А так желал тебя!
О Физули, ты все скрывал, но ворот разодрал,
И, душу увидав твою, Аллах узнал тебя.
***
Велишь мне ненавидеть жизнь, так бессердечна и так зла?
Полнеба вздохом я сжигал, ты мне светильник не зажгла?
С другими ты, как нежный друг… ты исцелишь любой недуг.
А что же мой смятенный дух? Что ж ты к больному не пришла?
Всю ночь душа моя кипит, поет, безумствует, скорбит,
Тревожит стоном всех, кто спит,- ужели не услышит мгла?
Я вымыл бы твое чело слезами, что текут светло.
Любимая! Все расцвело, иль ты не чувствуешь тепла?
Хранил я в тайне грусть мою, от ветреницы не таю.
Услышишь или нет,- пою. Смеешься? Очи отвела?
Не я увлек тебя, а ты страшна мне силой красоты.
Так мне ль бояться клеветы пред блеском этого чела?
Но стыд и срам для Физули — его посмешищем сочли.
Рассмотрим дело издали,- любовь-то, кажется, прошла?
***
Я горем сам горел, но им не опалил тебя.
Зачем, раскрывшийся бутон, я б огорчил тебя?
Пей только чистое вино, любовью мы пьяны.
Горит в огне терзаний тот, кто полюбил тебя.
Окислить красное вино случайности могли.
Как много красок в том цветке, что оживил тебя.
Ты выйди в сад. Ни одного бутона нет в саду,
Что кровью сердца своего не залил бы тебя.
Я думал — стан твой кипарис, но что там кипарис!
Божественною красотой мир наградил тебя.
Я горе камню изолью иль локону волос,
Кому-нибудь, кто б хоть на миг мне заменил тебя.
Пока тобою я пленен, в тоску закован я,
Хочу, чтобы никто другой не получил тебя.
Любовью к чистому вину наполнена душа.
О, неужели слез поток не умолил тебя.
О Физули, твой черный рок к тебе благоволит —
Неутомимою тоской он одарил тебя.
***
Бессилен друг, коварно время, страшен рок,
Участья нет ни в ком, лишь круг врагов широк,
Лишь страсть, как солнце, горяча, но безнадежна.
Кто честен — на землю упал, зато подлец высок.
Слабеет разум, совесть упрекает глухо.
Растет любовь, а с ней и горе,- все не впрок!
Я чужд своей стране, без родины, без правды.
Исчерчен этот мир витьем коварных строк.
Любая девушка — источник зла для сердца,
Любая бровь — как серп: смертельный завиток.
Вот мак, колеблемый зефиром,— наше знанье,
Вот отражен в воде и искажен цветок.
Желанному предел, — но сколько испытаний
И горя на пути, пока найдешь итог!
Любовь, как тара тонкий стон, неуследима,
Сам виночерпий — легкой пены маленький глоток.
Нет у меня друзей, бегу я от меджлиса,
Кто мне укажет путь? Я всюду одинок.
Морщины Физули от горя стали резче,
Вот почему он желт, вот почему поблек.
Мухаммад Физули. Лирика
«Мухаммас»
Хламиду безумия я надел, мир этот жалкий отчизной своею назвал.
Отшельником стал я, бросив плащ, рубаху с себя сорвал.
Даже если, подобно бутону, плащ и рубаху надену я
И сейчас же не разорву их, идол мой, нежнотелая дева моя,
Пусть плащ и рубаха саваном станут, черным, как смертный сон.
Хоть в мечтах о твоих кудрях изнывают мои года,
Сколько б ни прожил, эту мечту я не предам никогда,
Не думай, что позабуду ее, даже если меня казнят;
Мечты о кудрях твоих вечно со мной, вечно меня томят,
Даже если в мой череп пустой и слепой, шурша, заползет скорпион.
Ранним утром твой розовый лик опалил меня блеском огня.
И пошел я в сад, чтоб запах роз успокоил опять меня.
Как увидел я розу и вспомнил тебя, накропил я жемчужных слез.
Вот и пала роса, выходи же в сад окропиться росою роз.
Сад весь полон росой, каждый листик дрожит, — ведь жемчужину держит он!
***
Я скован, я пленен, с тех пор как увидал тебя.
Губ ослепительный цветок так украшал тебя!
Я жизнь на маленькой свече без колебаний сжег.
С душой своею до небес я поднимал тебя.
Я сердце вымою в слезах, я не забыл тот день—
В халате алом ты была, и Рахш промчал тебя.
Всегда без устали меня терзает твой кинжал.
Раскрылось сердце, как дворец! О, как я ждал тебя.
Все сердце стрелами полно, иначе бы оно
От горечи разорвалось! О, как я звал тебя!
Тогда бы я свободен был. Но в яму вновь попал,
Увидев ямочки твои. А так желал тебя!
О Физули, ты все скрывал, но ворот разодрал,
И, душу увидав твою, аллах узнал тебя.
* * *
Я жизнью жертвовал не раз, но счастья не нашел.
Молил пощады, но в тебе участья не нашел,
Утратил все, чем обладал, стал нищим,- но и тут
Бальзама нежности твоей в напасти не нашел.
О, если бы я рассказал, как мучился тогда:
Несчастный раб вошел в чертог, но власти не нашел.
Я, как ничтожный муравей, карабкался и полз,
Но Сулеймана-мудреца, к несчастью, не нашел.
Я одинокий соловей, поющий в купах роз.
Я попугай в саду чудес, но сласти не нашел.
Вертись, фортуны колесо! Все ближе, ближе цель!
А я сапфира для твоих запястий не нашел.
Я Физули, простой бедняк. Красавица, прощай!
Я в бурю гибнущий челнок, я снасти не нашел.
***
Бессилен друг, коварно время, страшен рок,
Участья нет ни в ком, лишь круг врагов широк,
Лишь страсть, как солнце, горяча, но безнадежна.
Кто честен — на землю упал, зато подлец высок.
Слабеет разум, совесть упрекает глухо.
Растет любовь, а с ней и горе,— все не впрок!
Я чужд своей стране, без родины, без правды.
Исчерчен этот мир витьем коварных строк.
Любая девушка — источник зла для сердца.
Любая бровь — как серп: смертельный завиток.
Вот мак, колеблемый зефиром, — наше знанье,
Вот отражен в воде и искажен цветок.
Желанному предел,- но сколько испытаний
И горя на пути, пока найдешь итог!
Любовь, как тара тонкий стон, неуследима,
Сам виночерпий — легкой пены маленький глоток.
Нет у меня друзей, бегу я от меджлиса,
Кто мне укажет путь? Я всюду одинок.
Морщины Физули от горя стали резче,
Вот почему он желт, вот почему поблек.
***
Печалью сердце сожжено — счастливое когда-то сердце.
Свободой гордое вчера, заботами объято сердце.
Его размыл шальной поток, плотины смяв, стремит и бьёт.
А ведь стояло, как чертог, во всей красе богатой сердце.
Что в чарке нравится ему, что вечно тянется к вину?
Зачем пирует, не пойму, пылавшее так свято сердце?
Вчера блистало, как хрусталь, сейчас растаяло, как воск.
Вчера негнущаяся сталь, сейчас капканом сжато сердце.
Любовь — нешуточная вещь, и сердце сделалось рабом.
Его бессонный стук зловещ, погибло без возврата сердце.
Гулял ты в Руми, Физули, блистал гармонией стиха.
Тебя сетями оплели — не вырвешь из Багдада сердце!
***
О душа моя, четок не трогай, на молитвенный коврик колен не склоняй.
Не садись за трапезу с ханжами — им, усердно молящимся, не доверяй!
Преклоня главу на молитве, ты уронишь корону свободы своей,
Будь собою самим! Лицемерным омовеньем глаза свои не раздражай!
Не ходи в их мечеть понапрасну иль истоптан ты будешь, как старый палас,
Если ж вынужден будешь войти к ним, как Менбер, так надолго ты не застревай.
А услышав призыв муэдзина, понапрасну, о друг, не тревожься душой.
Не беги за советом к аскетам! И поверь — не откроют дверей они в рай!
Средь скопленья людского в мечети возникают и ссоры, и брань, и вражда,
Пожалей свою душу живую, в суете их участия не принимай.
Проповедник неискренен сердцем: ты, внимая речам его, не обманись!
Глуп и сам, и свободную волю ты ему в легковерии не подчиняй!
Физули, в благочестии ложном ты ни правды, ни пользы себе не найдешь.
Лицемерного богослуженья ты, как можешь, для пользы души избегай.
* * *
Велишь мне ненавидеть жизнь, так бессердечна и так зла?
Полнеба вздохом я сжигал, ты мне светильник не зажгла?
С другими ты, как нежный друг… ты исцелишь любой недуг.
А что же мой смятенный дух? Что ж ты к больному не пришла?
Всю ночь душа моя кипит, поет, безумствует, скорбит,
Тревожит стоном всех, кто спит, — ужели не услышит мгла?
Я вымыл бы твое чело слезами, что текут светло.
Любимая! Все расцвело, иль ты не чувствуешь тепла?
Хранил я в тайне грусть мою, от ветреницы не таю.
Услышишь или нет, — пою. Смеешься? Очи отвела?
Не я увлек тебя, а ты страшна мне силой красоты.
Так мне ль бояться клеветы пред блеском этого чела?
Но стыд и срам для Физули — его посмешищем сочли.
Рассмотрим дело издали, — любовь-то, кажется, прошла?
***
О мой друг, если из-за тебя станет мир мне злым недругом вдруг,
Не беда — мне довольно тебя. Ты одна мой единственный друг.
Ведь когда я отдался любви, я совета друзей не просил,
Худший враг мой не мог превзойти мной самим причиненных мне мук.
Но душа не страшится скорбей, телу страшная боль не страшна,-
Телу-праху, душе неживой незнаком перед болью испуг.
Радость встречи не мог я познать, расставания скорбью смущен
Но зато сделал светлой и тьму мне зулмат безотрадных разлук.
О садовница! Дымом, золой стали розы следов для меня,
Пепелище — мой горький удел, твой удел — вешний сад, пышный луг.
Меч соблазна она занесла, натянула на лук тетиву, —
Сердцу смерть принесет этот меч, мне тоску принесет этот лук.
Физули! Отлетела душа — я с дороги любви не сошел;
На плите напишите мне: «Страсть его заключила в свой круг»
***
Я горем сам горел, но им не опалил тебя.
Зачем, раскрывшийся бутон, я б огорчил тебя.
Пей только чистое вино, любовью мы пьяны.
Горит в огне терзаний тот, кто полюбил тебя.
И если чаша пред тобой и в ней горит вино—
Ищи в вине того, чей взор боготворил тебя,
Окислить красное вино случайности могли.
Как много красок в том цветке, что оживил тебя.
Ты выйди в сад. Ни одного бутона нет в саду,
Что кровью сердца своего не залил бы тебя.
Я думал- стан твой кипарис, но что там кипарис —
Божественною красотой мир наградил тебя.
Я горе камню изолью иль локону волос,
Кому-нибудь, кто б хоть на миг мне заменил тебя.
Пока тобою я пленён, в тоску закован я-
Хочу, чтобы никто другой не получил тебя.
Любовью к чистому вину наполнена душа.
О, неужели слез поток не умолил тебя.
О Физули, твой чёрный рок к тебе благоволит —
Неутомимою тоской он одарил тебя.
«Муседдес»
I
Стройна, словно тень кипариса, она надо мною встает.
Она своей лёгкой походкой до самого сердца дойдёт.
Она говорит, раскрывая рубином сверкающий рот,
И с губ её капля за каплей стекает божественный мёд.
Спросил я: «Твой ротик — ракушка для жемчуга»? Ты мне в ответ:
«О нет, это только лекарство от тайных мучений твоих».
О, как её брови похожи на месяца первый восход.
Немало влюблённых молений дошло до небесных высот.
На лоб ее пряди упали, как облако на небосвод,
И черным легли полукругом вокруг белоснежных красот.
«Что значит клубок этот чёрный?»— спросил я. Она мне в ответ:
«Души твоей чёрные нити лицо обрамляют моё».
Когда она лик открывала, мне солнце казалось свечой;
Когда она в сад приходила, то розы теряли покой.
На зренья источник хрустальный она наступила ногой,
Шипы укололи ей кожу на маленькой ножке нагой.
«Откуда шипы появились?»— спросил я. Она мне в ответ:
«Шипы эти — просто ресницы, в них светятся слезы твои».
II
Вошла она в сад, созерцая творящееся кругом,
В нём каждая ветка сияла весёлым весенним огнём.
Пахучи, как мишк, её кудри над белым и свежим лицом,
И ножки покрашены нежным и розовым лепестком.
«Левкои окрашены маком»,- сказал я. Она мне в ответ:
«Мои лепестки, о несчастный, окрашены кровью твоей».
Её несравненные губы в полон мою душу влекли,
И слез моих горьких потоки в обитель её потекли.
Красоты её моё сердце к ней связанным привели,
Как только в саду мирозданья сё мои взоры нашли!
«Как звёзды, близки мы друг другу»,- сказал я. Она мне в ответ:
«Страшись, эта близость со мною страданием станет твоим».
Дремали цветы на рассвете, лежала на них пелена.
Но утренний ветер промчался, лишил их короткого сна.
Любимица солнца, по саду прошлась в это утро она,
Роса на цветах загорелась, как жемчуг чиста и нежна.
«Наверно, то жемчуг рассыпан?» — сказал я. Она мне в ответ:
«Молчи, Физули, это слезы из глаз безутешных твоих».
Рубаи
1
Коль сердце не пленник печалей разлуки,
Наложит ли встреча целящие руки?
Лекарство найдется от муки любой, —
Но не от мучений лишенного муки.
2
Сколько алых слез пролить заставил рок меня, безжалостно-коварный!
Залито лицо мое слезами, стал багряным цвет его янтарный.
Друг, о том, как горько я страдаю, и о цвете моего лица,
Расскажи скорей, аллаха ради, этой розоликой, лучезарной.
3
От вздохов пламенных Меджнун сгорел сполна,
Вамика погребла холодная волна,
И по ветру Фархад пустил младую жизнь, —
Все — прах; и жизнь моя из праха создана.
4
Воздержаньем не хвалюсь я, где мне знать о благочестье?
Мне бы лик прекрасной пери, чистое вино с ним вместе;
От вина и от любимой я отречься не могу,
Если скажут — я отрекся, вы не верьте этой вести.
5
К вину я в этой жизни привык давно, о шейх!
Чем дальше, тем упорней зовет вино, о шейх!
Мне пить вино приятно, тебе, о шейх, — молиться…
Судить, чей вкус превыше, — не нам дано, о шейх!
6
Нет, от вина отречься — твоя, аскет, ошибка,
Хоть согласись, хоть думай, что мой совет — ошибка.
Я пью не добровольно: я пью, пожалуй, спьяна,
И, значит, не виновен, что пьяный бред — ошибка!
7
Вино ты осуждаешь, — я пью, о проповедник!
Любовь ты проклинаешь мою, о проповедник!
Мы бросим ради рая и чашу и подругу, —
Но что нам предлагаешь в раю, о проповедник?
8
К любой на свете цели что нас ведет? — Любовь!
Кто гения приводит к мирам высот? — Любовь!
Любовь — желанный жемчуг сокровищницы мира.
Сны всяких опьянений что нам дает? — Любовь.